– Останови коней, – тихо сказал он своему вознице.
Колесница Иосифа остановилась. Приостановилось и все шествие.
– Мир тебе, благородный Баал-Мохар! – проговорил Иосиф измаильтянину.
Тот, видимо пораженный словами знатного египтянина, которого он принял за самого фараона, молчал, почтительно приложив руку к сердцу и припав на одно колено.
– Подойди ко мне, благородный Баал-Мохар! – снова проговорил Иосиф. – Не бойся, подходи.
Измаильтянин нерешительно приблизился к колеснице Иосифа.
– Не узнаешь меня, благородный Баал-Мохар? – ласково спросил последний.
– Прости меня, великий фараон, – робко отвечал измаильтянин, снова припадая на одно колено, – глаза мои в первый раз видят пресветлое солнце Египта, сына Амона-Ра.
– Я не фараон, – улыбнулся Иосиф. – А не припомнишь ли ты, благородный Баал-Мохар, как ровно двадцать пять лет тому назад, проходя со своим караваном из своей земли в землю египетскую, ты и твой старый каравановожатый Бен-Гури, в пределах Ханаана, в полях Дофиама, купили у ханаанейских пастухов отрока Иосифа и, отведя его в землю египетскую, продали архимагиру Путифару? Не припомнишь?
– Помню, великий господин, – отвечал измаильтянин.
– Я – тот бывший отрок Иосиф, проданный вами Путифару, – сказал Иосиф.
Изумление и испуг выразились на бронзовом лице измаильтянина. Он робко поднял глаза, и глаза его встретились с глазами Иосифа. Он узнал эти глаза, ясные, как у младенца, и неотразимые, как у льва: таких удивительных глаз он не видел ни в одной из стран, по которым он скитался со своими караванами, ни в Финикии, ни в Ханаане, ни в Идумее и Мадиаме, ни во всей земле египетской… Это его глаза – глаза того отрока, которого они когда-то купили за двадцать злотниц в Дофаиме и потом продали в Египет.
– О Баал! О боги Мадиама! – И измаильтянин упал ниц перед колесницей Иосифа.
– Встань, благородный Баал-Мохар! – сказал последний. – Твоей вины нет передо мною… Судьбою моею руководила десница Предвечного, Бога отцов моих, для спасения народа израильского. Встань и иди путем своим.
Измаильтянин встал на ноги и перенес свой изумленный взор на сопровождавшее Иосифа величественное шествие царского поезда… И это тот кроткий отрок, которому он из милости позволял иногда, в продолжение утомительного пути в пустыне, садиться для отдохновения на одного из верблюдов своего каравана! Это он, у которого ноги покрыты были ранами от знойных, раскаленных песков Идумеи!
– О боги Мадиама! – снова вырвалось у него.
– Ты и теперь везешь в Египет на продажу фимиам, ритину и стакти? – спросил Иосиф.
– Да, великий господин: это богатства Мадиама, земли моей.
– Так свези их в Мемфис, ко двору его святейшества фараона, и вели домоправителю моему Рамесу принять твой товар по цене его стоимости… Бог да благословит все пути твои, – сказал Иосиф и подал знак шествию двинуться далее.
Баал-Мохар долго смотрел вослед этому невиданному шествию…
– Страна чудес! Страна чудес! – тихо повторял он как очарованный, пока шествие не скрылось из виду.
Шествие Иосифа направлялось далее на восток.
– А я думал, что это дедушка, – сказал юный Ефраим, оглядываясь на исчезавший за горизонтом караван измаильтян.
– Что ты! Какой дедушка! – снисходительно пожал плечами Манассия. – Поедет дедушка на верблюде!
– А на чем же? – спросил Ефраим.
– Разве ты не слыхал, что фараон приказал выслать за дедушкой, и за всеми его сыновьями, и за внуками и правнуками лучшие колесницы из своего дома, и лучших коней, и лучших возниц, – отвечал Манассия. – Наш дедушка в своей земле такой же царь, как и фараон. Поедет он на верблюде!
Скоро на восточном горизонте стали обозначаться какие-то тени. Сначала очертания были неясные, но мало-помалу из неопределенной массы стали вырисовываться группы колесниц и лошадей.
Далее обозначились группы вьючного скота, стада овец и рогатого скота.
Иосиф весь превратился в зрение, но навертывавшиеся на глаза слезы мешали ему хорошо видеть.
Однако передовая колесница встречного шествия вырисовывалась все отчетливее и отчетливее. Несомненно, это было то, что ожидалось с таким жгучим нетерпением. Скороходы бросились было вперед, но Иосиф остановил их.
