Замок братьев Сенарега - страница 94
Позади раздался шорох. Бердыш проворно повернулся в ту сторону, приготовил нож. Но тут же расслабился — из жесткого бурьяна показалась голова Боура. Спокойно взглянув на русича, сотник подполз к татарину. Сверкнул нож, разрезанный веревочный кокон выпустил ордынца. Тудор сказал ему несколько слов, что — то вручил. И татарин, как ни в чем не бывало, бесшумна растворился в простершихся перед ними травяных дебрях
Бердыш не шевельнулся, не повел при том и бровью. Оба бесшумно и молча доползли до рощицы диких яблонь, а оттуда уже не таясь вернулись к воротам замка.
Тудор знал — пришла пора все друг другу сказать. На доверие отвечают доверием и дело требовало от них согласия во всем.
Вскоре оба сидели в уголке на морском берегу, неподалеку от места, где упражнялся неутомимый Мастер. Мало слов надо воинам, особенно — таким бывалым, чтобы всё о себе поведать и быть понятым до конца.
— Вера у нас одна, — заключил москвитин, говоривший вторым, — дело одно — защита воли своей и земли. И враги одни, вот уже сотни лет. Сама судьба людям нашим велит в дружбе жить, на супостатов быть заодно. Всем людям нашим, молдаванам и русским, как ныне — нам с тобою в этом месте. В нашем крае остались предания и песни о том, как стояли по Днестру, лет полтыщи назад, городки русичей, — молвил Боур. — Жили пращуры ваши с нашими в согласии, вместе хаживали на рать. Только всех позднее смели, загнали в горы кровавые орды Батыя — царя. Потому ныне и лежит меж нами безлюдное Поле, и нет к Москве прямого пути. Поле — суровее моря, ладьями его не переплывешь.
— Да в нем и татары, и ляхи, — согласился Бердыш. — Но есть Днепро — река, по нем и в старину судами не хуже, чем по морю, русские люди хаживали. Дай, сотник, срок, — управятся наши люди и с татарином, и с поляком. Было нам далеко — станет близко. И пойдем еще во полку едином на супротивника.
— Нам с тобой, выходит, заново и начинать.
— Нам. — Рука москвитина легла на руку Тудора, покоившуюся на сабле. — Да товарищам нашим, по зову нашему прибежать на подмогу готовым. Дай бог лишь нам с тобою не оплошать.
Тудор сдвинул густые брови.
— Рыжий ксендз дьявольски умен, — заметил сотник. — Да неистов, когда, мнит он, вершит дело веры. Тогда и раскрывается, неистовствуя.
— На проповеди первой, — кивнул Бердыш. — Как он тогда говорил своим — о бесах и слугах бесов, о сатанинском злее во святых лампадах! От кого остерегал?
— От нас с тобой. Да к чему звал их — веры своей оплот, здесь воздвигнутый, хранить. Будто малый светоч у края вечного мрака.
— Да не светоч то — ярый факел, — усмехнулся Бердыш. — На нашу и вашу сторону, для поджогов и татьбы, для раздора и смуты.
— Стало быть, пора гасить? — Тудор хлопнул по рукояти своего клинка.
Побратимы еще раз принялись взвешивать сложившиеся в Леричах обстоятельства. Не оплошать для них значило вовремя дать знак своим, все вызнав перед тем о планах братьев — фрягов и посланца Рима. Время близилось.
— Пора гасить, — утвердительно заключил сотник. Пора было тушить малое пламя, от которого на этом, до сих пор чистом берегу и окрест могли возжечься иные, смрадные и страшные огни.
Тудор до конца открылся перед побратимом, как и тот перед ним. Можно было сказать и то, в чем признавался разве что другу — гуситу, Константину Романскому. Храбрости Тудору было не занимать, о том знали многие, недруги и други. Но перед этим зверьем некогда чувствовал, как кровь стынет в его жилах. То был не постыдный страх труса в поединке или в бою. Кровь в жилах храброго Боура леденела от тайного чувства беззащитности перед нечеловеческой, веявшей нездешней жутью мерзкою силой, которой, казалось, нипочем были и мужество, и честь, мертвящей и разлагающей все вокруг. Тлетворное дыхание этой дьявольской силы молдавский воин впервые ощутил в Италии, живя в царстве страха перед инквизицией, видя ее мрачные шествия и костры, чувствуя, как незримые, липкие сети подслушивания и доносов вездесущими своими нитями касаются и его. Сам могущественный, храбрейший Сфорца боялся той силы и остерегал от нее своего капитана.
— Так и самые бесшабашные наши гультяи страшатся кровососов — оборотней, — заметил Бердыш. — Так, читал я в старой книге, грива становится дыбом у льва, когда царь зверей чует диавола.
