Положение в городе Орхану было известно хорошо. Шах — заде знал, что город бурлит от распрей и неуемной междоусобной борьбы. Сторонники православия дрались на улицах и площадях со сторонниками унии с Римом. Сильной партией в Константинополе были и туркофилы, тоже радевшие о чистоте православия, сам мегадука, здесь присутствующий, был одним из их вождей
Он, Лука Нотара, и бросил слова, обретшие в городе крылья: «Пусть лучше царствует над нами чалма, чем латинская тиара!» Толпы обезумевших фанатиков метались по столице, нападая на противников, громя их дома, затевая настоящие бои. Турки, в сущности обложившие уже Константинополь, казались его жителям далёкими и призрачными; подлинные враги, во плоти, у каждого были перед глазами, — люди противной партии. С ними и считал каждый нужным биться до конца.
Под этот котел взаимной ненависти неустанно подбрасывали увесистые поленья константинопольские попы, целое войско епископов, митрополитов, настоятелей, иереев, монахов и прочего клира, возглавленного патриархом, но тоже сотрясаемого судорогами бесконечных интриг.
В защите города его жители и огромное духовенство не только не хотели участвовать сами; никто не хотел дать на общее дело ни аспра[59]. Шли слухи о сокровищах, зарываемых богачами в землю, лишь бы не внести своего обола на содержание войска, на наемных солдат.
Многие знатные ромеи, прихватив драгоценности и деньги, уехали на Запад. Жили праздной жизнью в Италии, Испании, Франции, учили в университетах тамошнее юношество, служили советниками у государей, трудилась в качестве врачей, законников, художников, зодчих. И ждали в отдалении, что станет с родиной, не пытаясь ей помочь.
Все это молодому осману напомнил император Константин Палеолог, когда члены совета разошлись и они остались вдвоем.
— Но есть же еще у вашего величества владения, — сказал Орхан.
— Ваша правда, есть, — ответил базилей. — Империя, коли можно еще пользоваться этим словом, владеет двумя провинциями, Мореей и Грецией, и правят ими мои родные братья. Но деспоты[60] Фома и Дмитрий слишком заняты, враждуя друг с другом, готовые скорее призвать на помощь против брата султана Мухаммеда, чем помириться и вместе встать на защиту города, где увидели свет.
— Есть еще, — настаивал Орхан, — островные княжества.
— Князья будут выжидать и не сдвинутся с места, пока их самих не постигнет гибель.
В обитой красным бархатом комнате воцарилась тяжелая тишина. Колеблющееся пламя десятисвечника отражалось в золотых бляшках, украшавших вечерний наряд царя. Константин перед тем вернулся с молебна, но было видно, как мало успокоила храброго базилея беседа с его равнодушным, далеким господом.
— А сами вы, мой принц? — спросил базилей. — Как намерены далее быть?
— Коли не гоните — с вами до конца, — улыбнулся Орхан.
— Спасибо. И примете, надеюсь, начало над тысячей воинов?
— Я турок, государь, — ответил шах — заде. — Биться против своего народа с мечом в руке мне не пристало, беглец — не всегда перебежчик.
— Никто не будет неволить вас к тому, благородный царевич, — молвил базилей.
— Но вы дали мне убежище, приютили и помогли в беде. Я не уйду до конца со стен вашего города, о царь, но не как воин. Отец Мурад, султан и воевода, был еще искусным лекарем и научил кое — чему меня, — пояснил Орхан. — Я буду, если дозволите, хакимом[61] ваших воинов.
— И не откажете, если понадобится, в совете?
— Совет — уже оружие, — ответил шах — заде. — Но я слишком многим обязан вашему царскому величеству, чтобы отказать.
— Тогда начните сейчас, — невесело усмехнулся базилей. — Что делать?
— Щелкните, о царь, бичом над этим обезумевшим стадом. Если корабль тонет, а матросы в то время дерутся, патрон должен взять плеть, а то и меч.
— Поздно, — развел руками император. — Да и нет у меня на них бича. Захоти я их приструнить, они отравили бы меня, как покойного Андроника, моего предшественника.
— Тогда еще совет. Не верьте генуэзцам, сидящим в Галате и Пере. Пусть в руках этих франков не будет ни одного ключа от вашей столицы.
— Этому последую... если смогу, — сказал Палеолог после недолгого колебания и протянул Орхану, прощаясь, сильную руку воина, — Эти люди держат уже многие наши ключи, за двести лет крепко прибранные к рукам. От них, в дни осады, будет зависеть подвоз припасов. Эти франки чересчур цепко угнездились за Босфором. Но брат ваш, надеюсь, воздаст им по заслугам.
