Тудор слегка вздохнул. Может, в одном из тех каяков, гуськом тянувшихся по лиману к прогноям, едет по весне за солью и его пропавший побратим?
Делами своими в Леричах Боур похваляться бы не стал. Шли дни, а сотник все не знал многого, что надлежало бы уже знать, тайны все еще окружали его со всех сторон. Главное же — злой диавол, которого хотел настичь здесь белгородский воитель, все еще не появился. Может, люди пыркэлаба ошиблись, ворог отправился по совсем иному пути и не помышлял сюда заезжать?
Тудор повернулся к замку. Проклятые, еще не разгаданные им секреты Леричей... Кто сидит там, в темнице? Почему тех узников, простых ратников и крестьян, до сих пор живших в Леричах вольно, внезапно заперли? Работник Василь рассказал сотнику, что это случилось после того, как мессеру Пьетро доставили из Каффы какое — то письмо. О чем? В застенке — люди простые, но Василь поведал, что среди них есть жители Белгорода. Знакомы ли они Тудору, сможет ли сотник, при надобности, положиться на тех мужей да на прочих из двух десятков узников леричской тюрьмы?
По двору сновали слуги, их тут человек шесть. Годны ли эти к бою? На чью сторону встанут, ежели дойдет до сечи? Кто есть, наконец, самый умный среди них и искусный, именуемый коротко Василем? Кое — что Тудору Бердыш о себе поведал; но что заставило этого бесспорно недюжинного человека наняться в работники и остаться в глухом уголке степи? Синие очи Аньолы? Это, конечно, кабала для мужа, но что же еще? Тудор чуял — работник тянется к нему. Но открыться, видно, не хочет, не узнали они еще друг друга, как надлежит. Что ж, Тудор не в обиде, он и сам не открывал Василю о себе истину, да и не вправе, пока не уверует, что будет это на благо делу, с которым послан. Бердыш, впрочем, уже много сделал для Тудора. При нечаянных встречах на прогулках, во время купания, среди шуток и речей без значения москвитин неприметно вооружал сотника сведениями, которым не было цены. Наблюдая за всеми, Тудор и сам уже кое — что знал о замке и его обитателях, хотя далеко не все.
Взять, к примеру, двух старших господ. Оба, без сомнения, бойцы, хотя Амброджо на воина и мало похож. Этот более отсиживался в горнице, чем же занят был там — того сотник еще не знал. Зато Пьетро был весь перед ним, таких Тудор встречал и за морем, и в Четатя — Албэ. Сын своего времени, сотник Боур и не думал осуждать мессера Пьетро Сенарега за торг пленниками. В понятии Тудора мессер Пьетро вправду делал несчастливцам добро, а право его получать от этого барыш никто бы не смел в ту пору оспаривать.
Иное было худо. Замку Пьетро, видно по всему, не суждено было оставаться простым прибежищем торговли, какие у фрягов имелись вокруг всего Великого моря. Не стали Леричи и простым притоном разбоя и гнета, какие устраивали себе, захватывая села и воздвигая замки, иные генуэзские семейства на крымских берегах. Замок стал — чуял Тудор — гнездовьем тайных, могущественных и злобных сил, враждебных и этому краю и его, Тудора, родной земле. Иначе не держал бы сюда путь убийца гусита Константина, не успевшего о черном монахе многое, ему известное, рассказать.
Мазо Сенарега — что знал Тудор Боур об этом генуэзском юнце? Совсем еще мальчишка, но уже себе на уме, да и сердцем стоек. Тудору Боуру, по — воински оценивавшему встречных так же мгновенно, как опасные засадой или добрые для честной сечи места, благородство этого паренька раскрылось в едином поступке. Один из наемников, ехидный грек из Тароса, заметив, что служивший в гарнизоне татарин сладко спит на весеннем солнышке, осторожно вытащил из — за пояса мусульманина малый нож, которым тот резал хлеб, и густо намазал его свиным салом. Мазо увидел это, подскочил к насмешнику и сильным ударом сбил его с ног. Грек схватился было за саблю, юноша — тоже, но выход Конрада из кельи предотвратил поединок, казавшийся неминуемым. Тудору этот случай запомнился.
Антонио Мастер... Мнение Тудора утвердилось и о нем: громадный человек. Будь его нынешние творения исполнены в камне и бронзе, мир удивился бы им и поклонился низко. Тудор часами мог смотреть, как работает Мастер, пьянея от вида шедевров, насладиться которыми было суждено ему одному. Работа гения по песку, однако, была трагическим криком, и Тудор Боур явственно слышал этот вопль. Что бросило великого Мастера в песчаную эту западню, чем мог помочь Тудор артисту, могучему духом, но беззащитному перед мирским злом, но чём—то гонимому и надломленному? Будущее, может быть, покажет и это.
