Показалась тихая заводь. По знаку Бердыша причалили, втащили в заросли челн. Приложив ладони ко рту, Василь странно загукал. Издалека послышался такой же крик. Двинувшись вперед, долго плутали по запутанной, видимой только москвитину тропе. В конце ее Василь остановился, что — то перешагнул и показал Мазо едва приметную леску, протянутую от дерева к дереву:
— Не задень! — остерег он юнца.
Когда оба миновали опасное место, Бердыш отодвинул ветку. И юноша увидел напряженный, спрятанный листвой самострел. Нацеленный на высоту груди — не на зверя, на человека.
Спустились в лесистый лог, поплутали еще и вышли на полянку с шалашом, еле видным среди трав. Над двумя десятками колод, стоймя поставленных на прогалине, вились густо пчелы; меж колодами, от одной к другой, двигался человек,
— Здорово, земляче! — сказал он, осторожно что — то с себя снимая и отпуская на воздух, словно тополиный пух. — Прости, что не встречаю, видишь сам...
Мазо присмотрелся внимательно. Со смуглых щек незнакомца, с густых усов, с сильной шеи и мускулистой груди свисали темные, шевелящиеся грозди. Это были живые пчелы. Многие еще оставались на его плечах, когда хозяин подошел наконец к путникам поздороваться.
— Не бойся пчел, хлопец, — улыбнулся он юноше. — Пчелка — божья мушка.
— А пасечник — божий человек, — в тон ему подхватил степную поговорку Бердыш. — Ну как, Семен? Присмотрел мне место для зимовника, аль нет?
— Разве ты с женой? — Семен кивнул на Мазо. — Покамест холост — поживешь и в сечи.
— Будет дом — привезу и жену, невеста уже приглянулась. Так как с зимовником? Аль не хочешь меня в соседи?
— Эк тебе по весне не терпится, — с укоризной сказал Семен. — Есть доброе место, есть. Только прошу сперва до хаты.
Зимовник самого Семена открылся в потаенной пади немного далее, за завесой рощи. Обнесенная палисадником хата с призбой, тесный двор под пологом рано зацветших яблонь. За тыном виднелось небольшое поле. Рядом с домом — сарай и амбар.
Вошли в хату. Василь перекрестился на образа. Сели на лавку, застланную домоткаными коврами. Увидев в углу под божницей полку с полдюжиной книг, Мазо с удивлением перевел взгляд на пасечника — богача: книги были очень дороги, иные стоили имения. Предостерегающий взгляд Бердыша, однако, упредил готовый сорваться вопрос.
— Оксана! — позвал Семен. — Где ты, дочка?
И тут Мазо разом забыл о книгах. Неслышно ступая в мягких чувячках, в комнату вступило чудо.
Оксана была среднего роста; тонкая льняная рубашка с узкой вышивкой по вороту и короткая, выше голени, легкая юбка подчеркивали, как хорошо она сложена. Но самое чудо рождалось улыбкой Семеновой дочки — такой ясной, будто впустили в горницу весеннее солнце Поля. Мазо забыл обо всем на свете, глядя на это степное диво.
Василь и Семен переглянулись. «Ого, — поняли они друг друга, — невеста еще не приспела, но жених, видать, явился!»
— Гости у нас, Оксана! Неси, что есть, на стол! — с ласковой усмешкой выручил ее отец.
Трапеза в скромной хате, затерянной среди степных лесов, речушек и болот, была отменной. Оксана проворно и ловко подавала соломаху из ржаной муки, приправленную шкварками, пшенную тетерю — кашу с вкусными кусочками вареного кислого теста, вареники в масле, горячие сырники в сметане, гречневые галушки с чесноком. Появилась свинина, дичина, потом хрустящие и тающие во рту загребы — пшеничные коржи, загребаемые в печи горячей золой и угольями. В еде не было заморских пряностей, но их заменяли собранные юной хозяйкой заветные травы, от которых каждая снедь, не обретая остроты, благоухала не менее, чем от перца и имбиря, мускатного ореха и корицы.
Венчала трапезу отменная, на разный лад приготовленная рыба. Но освятили доподлинно застолье друзей меды — изделия самого хозяина, иные — цеженные, иные — нет, сохранившие пахучую цветочную пыльцу, настоянные на ягодах, травах, на нежной весенней коре известных одному Семену кустарников, густые и текучие, на горилке или на собственной крепости. Меды ударили вскоре в голову отроку и двум мужам, напомнив хозяину, что гостям после трудного пути требуется и покой.
