Как все семейные беглецы, ярославец не мог вступить ни в одну из вольных ватаг, лишь начавших тогда объединяться в славное войско и гнездившихся в малых сечах по разным притокам и островкам. В те ватаги, дабы нерушимым было мужское воинское братство, брали только холостых. Семен стал зимовчаком. Построился на зимовнике, стал растить просо, гречку и жито, ходить за пчелами; ловил, конечно же, рыбу, охотился. От малых налетов с татарской стороны, от шаек степных харцызов его оберегала вооруженная десница днепровского товариства, в котором Семен числился. В случае больших набегов — брал саблю, лук и скакал на своем Серке к месту общего сбора у днепровской сечи. К нему при нужде, когда в отлучке был сечевой писарь, шли товарищи за помощью грамотой — прочесть ли, составить ли письмо иному воеводе или городу. К нему с бережением несли любое писаное слово, для прочих непонятное, — грамотей в Поле был редкостью. Переписывать книги Семен, конечно, перестал, только читал.
— А самой тебе в таком месте, — спросил Мазо, — не боязно?
Оксана не ответила. Было боязно, конечно, когда оставалась одна. С отцом — нет. Да и чего бояться, судьбы? Судьба, коль захочет, выручит в лихой самый час, как тогда — от злых ордынцев. А не захочет — на кого и роптать? Судьбу во — Поле приемлют с достоинством, кто стоял за себя до конца. И Оксана, когда придется, постоит; не дитя, да и батя учил — управляться с ножом, с сагайдаком.
— Чего бояться — то? — промолвила девушка. И столько было в тех словах понятного каждому в Поле, что доброе сердце Мазо с болью сжалось.
А то ехали бы далее, — сказал юный итальянец. — Туда, где отец нашёл бы применение своему искусству.
— Не хочет батя, — Оксана тряхнула головой, встала. — И ты бы не захотел, хлебни такого. Книжное — то писание, дело отцово, монастырские люди повсюду прибрали к загребущим своим рукам, мирян объявляют к нему негожими, за мирянами — переписчиками следят, ковы тайные им чинят, заказчиков от них наветами отвращают. Не будет ходу бате моему с делом его нигде: попы не пустят. Да и полюбил он Поле и волю навек. И я люблю, ввек не расстанусь с волей и степью.
Мазо любовался теперь ею, совсем иною. С нахмуренным гордым челом, с глазами, сверкающими вызовом слепой судьбе.
— А то, — задорно, с затаенною лаской бросила вдруг зимовчанка, — шел бы и ты, фрязин, в степи жить, татарина злого воевать? Аль не постыло меж стен своих сидеть? Аль воле нашей не завидуешь?
— На море — тоже воля, — ответил Мазо. — Мы, генуэзцы, более мореходы. Да и что стал бы я делать здесь, у вас?
— Чем же Поле — не море! — раскинула руки Оксана. — От Дона до Каменца, чай, не ближе, чем от Каффы до Царя — города. Плавай Полем — морем нашим на лихом коне, сколь хочешь, добывай врагов арканом, и стрелой. Не понравится в ватаге — найдёшь иное дело. Захочешь — станешь лисичником, дорогие меха добывать будешь. Или гарбарем — выделывать те меха на шубы, на княжеские шапки. А то уходником — с товарищами на дальних уходах рыбу промышлять. А то и зимовчаком, как батя.
Оксана смутилась вдруг, нахмурилась. Еще подумает гость — в женихи его зовет.
— Дело у нас каждый по душе найдет, — закончила она строго. — Видишь сам, как много всего в степи. Только бери!
— Да все ли мое? — сказал Мазо, поднятый на ноги никогда еще не испытанным волнением. — Все ли, что захочу, в твоей степи, Оксана, может стать моим?
У девушки дрогнули губы. Глаза, сквозь навернувшиеся мгновенно слезы, просияли. Их руки встретились. Их губы встретились бы, наверно, тоже, не раздайся в этот миг за деревьями голоса возвращающихся старших.
— Саранчи, — говорил Семен, — саранчи с татарской — то стороны ныне не ждем, весна вышла не сухая. По всему видно, добрый будет год. Как, ребята, без нас не шибко скучали? — добродушно обратился он к Оксане и Мазо, не успевшим прийти в себя, тем более — смущение одолеть. — Ну, за стол в последний раз! Василий Иванович торопиться изволит.
Василь, поняв, что с Мазо, подтолкнул юношу к двери. Собираемся — прощаемся, — бросил он скороговоркой. — Загостилися и так!
Оксана проводила уезжающих до края сада. Старшие шли впереди, и Мазо, вспыхнув, почувствовал, как маленькая, плотная рука на мгновение скользнула в его ладонь.
