– Ложь, – прошептала Брайанна, но на этот раз Полонус ее не услышал.
– Подумайте об этом, сограждане! Даже сегодня Акора может быть раздавлена каблуком завоевателя. Сколько нас выживет, какой будет наша жизнь? Что, если все истинные акоранцы погибнут в борьбе за независимость? Что будет с нашими детьми? Сколько их погибнет или попадет в рабство, сколько храмов сгорит, домов будет разрушено? Что будет дальше, если мы безвозвратно лишимся своего древнего наследия?
Он замолчал на минуту и огляделся. Оратором он был искусным, сумел не только завладеть вниманием слушателей, но и удержать его, мастерски разворачивая перед ними картину грядущих ужасов.
– Я мог бы рассказать, как безуспешно я пытался поговорить с ванаксом, объяснить, какую страшную ошибку он совершает. Но это только разозлило бы и опечалило вас. Раз за разом мной пренебрегали, не давали даже возможности обратиться к ванаксу, который предпочитал советоваться со своим братом, кирилом Александросом, который, как вам всем известно, женился на англичанке из той же самой семьи, которая усердно служит интересам Британии.
Акоранцы, я был в отчаянии. Гордиться тут нечем, но это правда. В растерянности я решился на крайние меры. Я надеялся напугать ванакса, показать ему, чем грозит Акоре вторжение чужеземцев. В мои намерения никогда не входило убийство, но увы – я человек, и потому мне свойственно ошибаться. Взрыв, задуманный как предупредительный, оказался гораздо сильнее, чем предполагалось. Погибли невинные люди. Но они пали в войне, которая, быть может, спасет Акору от худшей участи.
– Какая гнусность! – не выдержала Брайанна. – Как он смеет обращать себе на пользу чужую смерть?
– Молчи! – рявкнул Полонус, не переставая слушать Дейлоса.
Значит, таков его выбор. Больше мириться с этим Брайанна не могла. Быстро поднявшись, она зашагала прочь. За спиной в напряжении сидела толпа, а голос Дейлоса с каждой минутой звучал громче и увереннее.
Она взволнована, Атрей прекрасно понимал это, и будь его воля, он без колебаний последовал бы за ней. Что бы ни произошло между ними, он считал своим долгом утешать и оберегать ее.
Но сейчас он не мог покинуть свое место. Долг требовал остаться на помосте и дослушать речь Дейлоса.
Он был искусным оратором – Атрей охотно признавал это. Не просто хорошо обученным, но и талантливым мастером своего дела. В совете Дейлос выступал часто и неизменно красноречиво. А теперь он утверждал, что его никто не слушал, и в этом, как во многом другом, он лгал.
Но его обвинения звучали более чем правдоподобно. Для всех, кто не видел своими глазами трагические события прошлого года, Дейлос нарисовал убедительную картину.
Его внимательно слушали. Многие хмурились, качали головами, но слушали.
– За свои поступки я уже поплатился, – продолжал Дейлос и снова выставил на всеобщее обозрение изувеченную правую руку. – За них меня изуродовали. Вот оно, правосудие Атридисов! Да будет так. Я готов заплатить не только такую, но и гораздо более высокую цену – пожертвовать собственной жизнью. Все, о чем я прошу и чего требую, – безопасность Акоры!
Он опустил руку и повесил голову, прекрасно играя роль убежденного борца, несгибаемого перед лицом врага.
Толпа сидела совершенно тихо. Никто не аплодировал, хотя кое-кто явно собирался – Атрей сам видел это. Большинство слушателей выглядели озабоченными и встревоженными.
Атрей поднялся, и взгляды с явным облегчением устремились на него. Несомненно, от него ждали опровержений, но их постигло разочарование. Вступать в спор можно лишь с достойным противником, но никак не с подсудимым.
– Суд переносится на завтра, – объявил Атрей и ушел во дворец.
В коридоре он постоял минутку, заставляя себя дышать поглубже. Приказав себе дослушать Дейлоса до конца, он чуть не исчерпал остатки терпения. Атрей был не только художником и ванаксом, но и воином, и затверженные правила не позволяли ему немедленно вступить в поединок с Дейлосом. А искушение вонзить ему в грудь клинок и посмотреть, как утекает вместе с кровью жизнь, было почти непреодолимым. Ройс как-то сказал, что Дейлоса давно пора прикончить, и Атрей был с ним полностью согласен. Только ради Акоры Атрей пощадил его и решил судить, чтобы народ убедился в его беспристрастности.
