Дальнейшие канонические установления «Правил апостольских», правил Семи Вселенских, десяти древних Поместных Соборов, святых отцов и позднейших признанных авторитетов являются лишь уточнением, детализацией, развитием того, что раз и навсегда было сказано апостолом Павлом. И если мы не сомневаемся в Боговдохновенности Священного Писания, мы не можем сомневаться и в Боговдохновенности святых канонов Церкви. Тем паче, что они устанавливались и подтверждались святыми отцами по тому же принципу, что и решения апостолов на Иерусалимском Соборе: «Изволися Духу Святому и нам» (Деян. 15, 28). Если Церковь есть «Тело Христово», то каноны Церкви суть не что иное, как Богоустановленные Законы жизнедеятельности этого «Тела», подобные законам жизни любого живого организма. Они не людьми только установлены, то есть имеют не только человеческое, но Бого-человеческое происхождение, как и все в Церкви — «Теле» Богочеловека Иисуса Христа. Это относится к канонам в любой области Церковной жизни, в том числе и к каноническим условиям рукоположения и дальнейшего служения пастыря. Акривия (строгость) канонических прещений может смягчаться икономией (снисхождением в целях домостроительства спасения) в конкретном применении правил, но лишь в тех рамках, которые предусмотрены буквой или духовной логикой, смыслом самих же канонов.
Что происходит, когда нарушения выходят совсем за рамки канонов, или когда каноны вообще игнорируются? То же самое, что и в тех случаях, когда нарушаются законы жизнедеятельности любого организма, скажем, человеческого тела: оно начинает болеть. «И аще страждет един уд, с ним страждут все уди» (I Кор. 12, 26).
Обо всем этом приходится столь подробно говорить потому, что в современной действительности в русле общего оскудения веры и благочестия в земном церковном обществе все большее распространение получают самые различные нарушения канонов Церкви, а всякого рода «модернистские» течения пытаются подвести под это даже некую идейную «базу», состоящую в утверждении, что каноны Церкви вовсе не Боговдохновенны, не Богоуставновленны, а являются лишь чисто человеческими, историческими обусловленными «дисциплинарными правилами». Нетрудно видеть, что из этого получается. Оскудение веры ведет к умножению канонического беззакония, беззаконие ведет к дальнейшему оскудению веры. Слова Спасителя: «... За умножения беззакония изсякнет любы многих» (Мф. 24, 12) прямо относятся и к нашим временам, и в частности к нарушению законов (правил) рукоположения и дальнейшего служения священства. В нашем современном духовенстве все меньше остается той горячей пастырской любви, того «чревоболения» пастыря о своих пасомых, которые должны подаваться как Божий дар священнику при правильном (законном) рукоположении и которым еще так недавно отличалась основная, ведущая часть русского духовенства.
«Начало премудрости страх Господенъ, разум же благо всем творящим его» (Притч. I, 7). Начало пастырской премудрости, «благого разума» самосознания и самовосприятия — там же, в страхе Господнем. Имеющий его дерзнет принимать священный сан лишь в том случае, если знает, что не имеет к тому никаких канонических препятствий. И в дальнейшей пастырской жизни и служении, руководимый страхом Божиим, будет действовать в соответствии со Словом Божиим, соборным разумом Церкви, с ее канонами и традициями. Само по себе это уже способно держать священника в интуитивно правильном самовосприятии.
Но он должен и разумом отчетливо понимать, что православный пастырь, с одной стороны, качественно отличается от прочих членов Церкви именно своим священством, а с другой — он такой же член Церкви, такой же немощный и грешный человек, как все прочие — мужчины, женщины, дети — и обязан, как все, подвизаться о личном сближении с Богом, о спасении своей души. Такая антиномичность положения священника-человека напоминает знак Креста, где вертикаль — это сознание высоты и ответственности священного сана и служения, а горизонталь — сознание своей человеческой немощи и греховной поврежденности. Пересечение обеих «линий» для пастырского самосознания — сущий крест! Пронести его через всю жизнь очень трудно, хотя и вполне возможно; во множестве случаев так и бывает. Но бывает и иначе. Склонная к самоугодию натура человеческая тяготится Крестом, ищет избавиться от него, «сбежать с Креста»... Тогда человека подстерегают словно Сцилла и Харбида, две основные крайности, одинаково имеющие своим логическим завершением погибель души, если вовремя от них не избавиться.
