Эх, — послышался сипящий голос ведьмы, — нам бы с тобой осла какого-нибудь! Так мы далеко не уйдем.
Еукам повернулся на бок и подтянул колени, намереваясь встать, но ничего не вышло — он полностью обессилел. Зато стало видно уродливое лицо старой Жылыдын. Она лежала совсем рядом и в мутных ее зрачках отражались глаза Оорга — Небесного Отца.
— Устал, молодой Ниррам? — Бывший Неспящий никогда бы не поверил, что в голосе ведьмы можно услышать что-то теплое, но это было именно так, Ооргова задница! — В сумке, а я, кажется, на ней лежу — возьми несколько лепешек. Подкрепиться перед сном нужно обязательно.
Сказать, что перевернуть старуху было трудно — значит не выразить и сотой части тех усилий, того отчаяния, что овладевало Ееукамом, пока он надсадно хрипя, пытался добыть еду. Ведьма стала тяжелой, как та Железная гора, что запомнилась ему по сказкам, что любил рассказывать дед в старом стойбище. Но упорство и голод сделали свое дело: он смог добраться до вожделенной котомки, в которой на самом деле обнаружились четыре лепешки. Одну из них он съел сам, вторую, тщательно разжевав, скормил ведьме, а когда взялся за третью — провалился в сон, настолько глубокий и беспробудный, что даже не смог, погружаясь, удержаться за привычную Грань у знакомой Браны, и скользнул куда-то еще ниже, на тот слой нереальности, где, как говорили, обитает Сильный. Сначала он испугался, но оглянувшись вокруг, вдруг понял! Там не было ничего: ни привычного мельтешения слуг Сильного, ни мерцания Граней, ни пения Струн. Лишь чернота и покой. Осознав это, Еукам расслабился, растворился в непривычной темноте, лишенной даже вездесущих глаз Оорга и более уже ни о чем не вспоминал.
Сказать правду, если бы бывший Неспящий отправился бы в этот путь один, то из того слоя, в который он провалился во сне, ему не суждено было бы вынырнуть никогда. Но хитрая ведьма, отдышавшись и придя в себя, исполнила ранним утром Отворяющую Песнь и это помогло. На трехсотой строчке песни веки Еукама дрогнули, а еще через десяток строк он открыл глаза и сел — резко и упруго, так, как умеют делать лишь молодые охотники. Он подозрительно оглядел себя: сквозь прорехи в штанах виднелись перекатывающиеся упругие жгуты мышц, давно иссушенные, совсем недавно похожие на птичьи лапы ладони налились непонятной силой, в голове звенела непривычная пустота — ни одной, даже самой бестолковой мысли!
Он перевел взгляд на спутницу, но та сидела к нему спиной и, ритмично раскачиваясь, продолжала петь.
— Жылыдын, старая ведьма, — вкрадчиво заговорил Еукам, — что ты со мной сделала?
— Ой, — ведьма резво отскочила от него, разворачиваясь в прыжке лицом к Нирраму, — ты встал!
— От твоего воя и мертвый вста…, - закончить он не успел, потому что взгляд его наткнулся на лицо спутницы.
Еукам уже понял, что выглядит так, как должен был бы выглядеть, если бы никогда не стал Неспящим, а всю жизнь гонял бы по пастбищам бараньи отары — крепким и поджарым. Но то, что произошло за эту ночь с Жылыдын — повергло его в безмолвие на долгое время. И второй раз он пробудился от того, что ощутил, как где-то внизу живота появляются какие-то незнакомые ощущения.
Старуха помолодела на добрую сотню лет: сквозь грязные разводы на мордочке на Ниррама смотрели чистые глаза молодухи, да такой красотки, что если расчесать спутанные космы, смыть корку грязи, и нарядить во что-то пристойное, то сваты приехали бы даже из самых дальних стойбищ! А уж размер калыма Еукам даже не стал себе представлять.
О том, что перед ним на самом деле старая Жылыдын можно было догадаться лишь по пыльному и вонючему рубищу, в которое по доброй воле не влез бы и пустынный шакал, спасаясь от ночного холода.
— Что ты с нами сделала, старая задница Оорга?! — Вчера он, конечно, проорал бы эти слова в мерзкую рожу старухи, но теперь из горла вырвался только шелестящий шепот.
— Это не я, — старая…, нет, теперь совсем даже наоборот — очень молодая бесовка, важно собрала свои разметавшиеся лохмотья, и повторила: — это не я! Шестнадцатисторонник постановил вернуть нам силы и поддерживать их до тех пор, пока мы не одолеем Балтара с его демоном.
