— Ага, все-таки есть от этих мерзавцев польза! — Заключил Бродерик.
— Польза? Есть, конечно. Но эта польза примерно как польза от наводнения — неважно, что деревни затонули и города смыты, зато посмотрите, как замечательно удобрены пашни! Взгляни, что дальше будет с твоими деньгами и поймешь, что придуманная тобою польза — не более чем отблеск лесного пожара, пожирающего твои угодья, но при этом отлично освещающего тебе дорогу в ночной темноте. Деньги-то твои он учел как пополнение своих хранилищ, пока ты не стребуешь их обратно, и начал раздавать их в долг. Да раздал не шесть сотен, а шесть тысяч, под приличные проценты. Но золота от этого больше не стало? Нет. А на шесть тысяч, которыми он пользовался две недели — пока возвращался пустой обоз, пока ты решил забрать эти лотридоры из его лавки, худо бедно, а набежало семьдесят монет. Которые кто-то должен ему отдать за использование твоих денег. Ты заработал на сделке дай бог две сотни, а он почти ничего не делая — треть от твоего!
— Семь десятков за две недели?! — Бродерик вспомнил скудные доходы от своего поместья, в самые урожайные годы едва переваливавшие за две сотни в год. — На шести сотнях?! Разве так бывает?
— Так есть, — отрезал Гровель. — Но давай проследим за жизнью денег дальше. Представь, что в стране ходит некоторое количество монет — пусть будет десять миллионов. И четверть из них проходит через подобные операции по два десятка раз в год. Значит, из двух с половиной миллионов настоящих монет Сальвиари и им подобные могут сделать двадцать пять придуманных и получить на них прибыль в семь с половиной. Не все, конечно, так гладко — ведь кто-то не возвращает долги, кто-то переносит их на следующий год, какая-то часть теряется безвозвратно, не все деньги удается пристроить по заёмщикам, риск присутствует, но даже, если оценить реальный доход в четверть от идеального, получается чуть меньше двух миллионов. Сколько понадобится времени, чтобы всё золото в стране оказалось в их руках? Пять лет.
— Но ведь золото поступает и от заграничной торговли? И налоги!
— В хорошем государстве поступает, — снова согласился Гровель. — И только поэтому страна принадлежит до сих пор не Ротсвордам, Сальвиари и Езефам, а королю. Хотя здесь я могу заблуждаться. Но если этого не остановить, то, поверь мне, мы все скоро будем ходить в кабале у этих предприимчивых господ. Ведь запасы золота в соседних странах тоже не безграничны? И когда-то всё оно соберётся в одних руках. Как снежный ком — начинаешь катать по снегу небольшой снежок, а к нему липнет, липнет, и вот уже двор чистый, а в руках — огромный шар. А налоги? Ну что налоги? Самыми большими послаблениями от казначея как раз и пользуются те, кому эти преференции на самом деле и вовсе не нужны — те же Ротсворды и Езефы.
— Странно слышать подобные речи от человека, который совсем недавно собирался ограбить казну, а другого слова я подобрать не могу, на полмиллиона лотридоров. И почему ты сам не делаешь того же, что и они?
— Есть разница, — насупившись, буркнул Гровель. — Тебе же не приходит в голову податься в наёмники к Галисийскому королю? А уж тот рад бы был такому приобретению. Так что давай не будем об этом, а закончим с ростовщиками.
— Хорошо бы закончить. На самом деле. И навсегда — огнем и железом.
— Ну да, ну да, — покивал головой Гровель, — всё бы вам, благородным воинам, жечь, да резать. А мозгами пошевелить? Не для голубых кровей занятие? Потому и происходит всё это безобразие, что те, кто должен править ни на мгновение не задумываются о том — что это значит «править».
— И только на благословенное чело безвестного торговца снизошло божественное откровение… — в тон ему продолжил смеющийся маршал.
— Давай, смейся, — Ганс нахмурился и отвернулся, — посмотрим, как лет через двести будут смеяться твои потомки.
Так переговариваясь, Бродерик и Гровель, занявшие место во главе кавалькады, выехали к первому болоту, встретившемуся им на земле разбойного барона. Насколько хватало глаз — всюду простиралась совершенно плоская местность, украшенная редкими островками растущей на болотных кочках зелени. Вокруг стояла такая густая тишина, что казалось, будто в местах этих ни людей, ни зверей никогда не было. Только ложащаяся под копыта коней дорога свидетельствовала об обратном.
