В шведских отчетах говорится о том, что русские с октября имели возможность ходить на ужин друг к другу, выходить за покупками, совершать прогулки. Они встречались в церкви и в бане. Приводится пример, что в один из дней февраля 1707 года два генерала, один из которых был Бутурлин, со служителем на запятках и женщиной поехали гулять на санях и чуть было не заблудились.
Лето этого же года для Хилкова было отмечено надеждами на долгожданный обмен, так как Петр выразил готовность отпустить Книперкрону на родину. Хилков 9 августа обратился с мемориалом к Королевскому совету, в котором сообщил, что по указу Петра из Москвы отпущены на размен «чин на чин резидент Книпер, полковник Эншельд» и еще несколько человек «разных чинов» и по сообщению графа Ф. М. Апраксина они уже прибыли в Копорье. Он со своей стороны выразил надежду, что «каникулы не помешают» «высокородным думным превосходительным графам» отправить на границу его самого, подполковника Г. Гордона, майора Воронецкого, капитана Рамзе, поручика Евстафьева и прочих, чьи имена написаны «в прожекте». Он был настолько уверен в скором отъезде домой, что не забыл напомнить шведским властям о возвращении оружия и серебряной посуды, отнятой у него при аресте.
Но время шло, отъезд Хилкова из Стокгольма задерживался, а спустя некоторое время стало ясно, что его обмен не состоится, несмотря на то что в начале января 1708 года Книперкрона был уже в Выборге. Мало того, в полученном в Москве официальном мемориале Королевского совета от 10 марта говорилось, что если с Хенрика Бреннера не снимут оковы, то и Хилкова будут содержать так же. Указывая, что русские власти обвиняют Бреннера в передаче тайных сведений, советники писали, что они точно знают, что Хилков занимается тем же. А посетивший резидента секретарь Лильемарк сообщил ему, что если через три месяца не придет положительная информация от самого пленного шведа, то его и вовсе «изничтожат». Столь жесткое обращение было вызвано тем, что вернувшиеся из плена Книперкрона, Эншельд и секретарь Тепати рассказали много неизвестных фактов о положение каролинов в России.
Шведские власти сдержали обещание и вскоре приняли решение о новой высылке части русских офицеров и резидента из столицы. В письме в Москву от 18 мая 1708 года Хилков писал, что ему и Адаму Вейде велено в два-три дня собраться и выехать из города[78]. Предполагалось, что он поедет в небольшой городок Йерпесканс, но там не было условий для охраны, да и граница с Норвегией была близко. В конечном итоге резидент с тремя служителями 14 июня был доставлен в город Эребру. Хилков жаловался, что живет он там «в тесноте и обиде», а продукты дороже, чем в Стокгольме. Тем не менее Манкиев, а спустя некоторое время и он сам получили возможность гулять по территории крепости. Там же продолжилась их совместная работа над историческими записками, в чем смогли убедиться местные власти после проведения внезапного обыска помещений.
Обыски у Хилкова показывали все разнообразие его занятий в плену. В начале сентября 1705 года в поисках шифра охрана обнаружила множество листов в разных папках, среди которых были «музыкальные произведения и схоластические вещи», записки на русском о шведском государстве и завоевании балтийского побережья. Во время обыска комнаты и бани в Эребру в июле 1709 года было обнаружено несколько чертежей и записок. Манкиев объяснил тогда, что это нужно его господину для работы и что они вместе копируют и пишут ночами.
В Эребру князь Хилков получил известие о победе русских войск под Полтавой. Написанная новым канцлером Г.И. Головкиным в ставке Его Царского Величества 14 июля реляция пришла к нему только 11 сентября. Многое из того, что он тогда же узнал, было для него полной неожиданностью. В частности, тот факт, что приехавший в конце августа в Стокгольм королевский секретарь Й. Цедергельм был отпущен из плена «на пароль» для организации переговоров и привез с собой царские мирные кондиции. Как известно, король не пошел ни на какие переговоры, но, пока шла переписка между советом и Карлом, произошло несколько весьма важных событий, свидетельствующих о том, что советники, по крайней мере большая часть из них, были готовы идти на уступки. Первые изменения почувствовал на себе сам Хилков. Губернатор Эребру 15 сентября получил указ, позволяющий русскому резиденту выходить из «шлота» (крепости. —
