Удивительно, но в этот раз самым благополучным оказалось положение Бутурлина — настолько, что он даже пытался отказаться от предложения властей осенью 1706 года о возвращения в Стокгольм, где, как он писал, была высокая стоимость квартиры.
По прибытии 10 октября 1705 года в Йёнчёпинг в течение нескольких месяцев Хилков не имел никакой связи с Россией. Информационная блокада вынудила Андрея Яковлевича искать новые каналы сообщения с Москвой, и спустя некоторое время он нашел и нанял «человека нароком», которого отправил с письмами к послу Измайлову в Копенгаген. Письмо от 8 июля 1706 года и тетрадь «Во уведомление», исписанная мелким аккуратным почерком с элементами написания некоторых букв по-латыни[74], стали основными источниками сведений о положении русских пленных, о планах шведского короля и о ситуации в самой Швеции в 1706 году. Благодаря им стало известно, что князь Хилков первые четыре месяца после приезда в Йёнчёпинг не имел права выходить из своей «избы с решетками» — той самой, в которой ранее содержался саксонский генерал барон фон Алларт. Кроме того, местный губернатор получил приказ из Стокгольма никуда не выпускать людей резидента и держать внутри дома караул, а на ночь закрывать двери на замок. 15 декабря 1705 года Хилков написал прошение шведскому королю, в котором жаловался на то, что заперт «в юнчепингском замке… день и ночь». А дыры в окнах таковы, что не только ветер, но «дощь и снег» в комнаты попадает. При этом от отхожего места, которое «тут же в хоромах есть», распространяется страшная вонь. Хилков настойчиво просил изменить условия содержания, так как он уже «здоровья лишился: дыханья нет… кровь загустела и оцынжал»[75]. В ответ ему было обещано, что, как только придут положительные сведения из Москвы, всех их сразу же вернут в Стокгольм.
Но, как показало дальнейшее, шведские власти не торопились выполнить свое обещание даже после того, как в феврале и марте 1706 года пришли письма от Федора Головина, Луки Долгорукого и некоторых шведских пленных о том, что каролинов вернули в Москву, а содержание их улучшилось. Причин подобной сдержанности совета и короля было несколько, но основной была та, что тайно поступавшие из Москвы сведения опровергали некоторые слова и уверения Москвы. Хилков печально резюмировал в письме: «Худо один нам может делать, а добра и все не могут делать да не хотят». Петр I, желая помочь пленным, предпринял пропагандистский ход. По его приказу «в гамбургских авизиях» была напечатана статья о том, как «правильно» держат шведских пленных. Она возымела определенное действие: резиденту позволили гулять внутри крепости, а слуг стали пускать за продуктами.
Но послабления оказались недолгими. Переводчик В.Абрамов, который был отправлен резидентом в Стокгольм для помощи князю Долгорукому, вернувшись, сообщил Хилкову новость, которая не прибавила ему оптимизма. Шведские власти получили сообщение о том, что шведский пленник по фамилии Бреннер «в железах скован сослан с Москвы в Нижний Новгород», а «простые невольники работают в колодах и корм по 1 грошу и умирают многие».
Хенрик Бреннер был участником персидской экспедиции Людвига Фабрициуса[76]. В 1700 году он возвращался на родину через Россию и был интернирован русскими властями. При нем было обнаружено большое количество бумаг на латинском языке. Его обвинили в шпионаже, после чего посадили в тюрьму. Условия содержания Бреннера были очень суровыми и на долгие годы стали темой обсуждения и основанием для ужесточения положения русских в Швеции.
Эта информация вновь задержала возвращение русских пленных в Стокгольм[77] и спровоцировала Хилкова на написание канцлеру Головкину предложений по содержанию каролинов в России, которые стали бы адекватным ответом на страдания русских. Они, кстати, были настолько жесткими, что он специально попросил Головкина держать их в тайне, так как если узнают, то «ево и иных русских шведы конечно умертвят».
Новый 1707 год генералы и резидент встретили в шведской столице, и это время было довольно благополучным для них.
