— У тебя каждый раз на неделю, а выходит на две, если не больше, но уж во всяком случае не меньше.
— Это же работа, — миролюбиво сказал Михаил. Подобные разговоры с Люсей случались и раньше. — Ты пойми, мы задумали на заводе и делаем по идее очень красивую вещь, а Чимкент согласился ее испытать, может быть, даже внедрить, если получится, я тебе уже объяснял это. Что же теперь бросать все на полпути? Нелогично. Я понимаю, что скучновато тебе одной… Можешь сходить в Русский музей в воскресенье, пока меня не будет. Там выставка икон из запасников открывается. У нас экскурсия будет от завода, записать тебя?
— Холодно мне, Миша, — Люсей овладела тупая апатия и усталость. — И тошнит…
— Ты, наверное, съела что-нибудь несвежее, — насторожился Михаил. — Давай вызовем врача.
— Да я их сроду не любила и знать не хочу, — нехотя покачала головой Люся. Ей уже стало тошно не столько физически, сколько от бессмысленного, как ей казалось, разговора. В то же время остановиться она не могла.
Накопилось.
— Зря, — сказал Михаил. — Специалист есть специалист. Посмотрят, сделают анализы, найдут причину.
— А что ее искать?.. Есть причина, Мигуэль, есть, — Люся неожиданно для себя самой назвала Михаила Мигуэлем на испанский манер, но это ее не рассмешило, а наоборот, придало какую-то горькую торжественность ее словам.
— Впрочем, это неважно, — с равнодушным видом добавила она. — Не имеет значения…
Настало время встревожиться Михаилу. Но он не потерял самообладания, а стал методично докапываться до истины, как и привык это делать, решая чисто производственные задачи.
— Как неважно? Как не имеет значения? — пытливо переспросил он.
— Значит, ты знаешь причину, но не говоришь.
— Да не хочу я ничего говорить, отстань от меня, — уже со звонкой слезой в голосе сказала Люся.
— Кому же говорить, как не мужу? — настаивал Михаил. — Если не говоришь, значит, не доверяешь. Почему?
— Умному мужу и говорить не надо. Сам догадаться должен. Или сообразить.
— Предположить, вычислить я могу, конечно, но гадать не могу и не умею… — Михаил немного задумался. — Тошнит, значит? А ты не падала, головой не ушибалась?
— Нет, — коротко обронила Люся.
— В таком случае сотрясение мозга отпадает, — продолжил Михаил. Может быть все-таки отравление?
— Да я уже неделю как не ем ничего, — почти зло выпалила Люся.
— Непонятно… — Михаил подумал еще немного. — Беременность тоже отпадает…
— Почему ты так решил? — тихо спросила Люся.
— Потому что этого не может быть, — уверенно сказал Михаил. — Здесь у нас с тобой все очень точно рассчитано.
— Точно? Очень? — ехидно спросила Люся.
— Конечно, — также уверенно сказал Михаил. — Если только ты не изменила мне с кем-нибудь.
Люся опешила. Все, что угодно, но такого она просто не ожидала от Михаила. Как он мог так подумать!? Михаил же, сам того не замечая, продолжал добивать ее своей неумолимой логикой.
— Что же тут необъяснимого? Я постоянно в командировках…
И тут Люсю прорвало:
— Не человек, а глыба льда какая-то! Все у него рассчитано, все у него по полочкам. Ты, наверное, и радуешься по графику и цветы мне носишь не от души, а потому, что так положено. Тебе бы с компьютером жить, а не с живым человеком — вот машина тебе бы не изменила. Даже медовый месяц у нас с тобой был всего три недели, не как у всех, потому что по расчету больше не выходило. Непробиваемый — я уж и так, и эдак — бесполезно. Перепутаю тебе все нарочно, книги твои на полках переставлю — нет, он молча поставит все по местам, будто и не было. И все. Ну, как же так можно?! Как же так можно беспросветно жить?! Человек в футляре — вот ты кто! И он еще подозревает меня! Нет, вы подумайте! А может я хочу иметь ребенка? Будет хоть с кем поговорить…
Михаил слушал все, что говорила Люся как бы со стороны. Для него было полной неожиданностью и истерика Люси, и многое другое, о чем она в пылу ему наговорила, потому что по его расчетам такого конфликта с женой не могло быть. С точки зрения Михаила, оснований для такого скандала никаких не было и даже его слова о мнимой измене Люси были лишь аргументом, доводом в споре, величиной очень маловероятной, но теоретически возможной и допустимой. Михаил тут же понял, что такого никак не следовало говорить Люсе и учел это на будущее, он отметил про себя, что зря молча наводил порядок на своей книжной полке после устраиваемого ею кавардака, но главное, что уяснил для себя Михаил — это то, что, действительно, могут рухнуть его так тщательно выстроенные планы.
