На завтрак я сделала оладьи. Мы с Бертой и Натаном закусим ими перед сном. Я случайно пожарила две лишние. Твою порцию мы поделим и тоже съедим.
Я дала себе слово, что не буду огорчать тебя рассказами о том, как я по тебе скучаю, — и Вот пожалуйста.
Этот попугайщик, Саймон его зовут, притащил сегодня попугая тебе в подарок. Попугай говорит по-гномьи и по-эльфийски. Саймон уверяет, для зверинца попугай не подходит, порода не чистая, а тебе будет в самый раз. Научил меня, чем его кормить. Вот уж не чаяла, что придется готовить угощение попугаю.
Затыкался бы он хоть иногда, вom что. Жалко, нет у меня рецепта жаркого из попугаев. Не пугайся, лапочка, я твой подарок не зажарю.
Вчера у нас был гость поважнее, и привез он подарок пошикарнее, чем попугай.
Сам принц явился повидаться с тобой и привел кентавренка. Когда я сказала ему, что ты уехала, он пожелал знать, куда тебя отправили и когда ты вернешься. А когда узнал, что ты в пансионе для благородных девиц, страшно возмутился. Все не мог понять, зачем тебе туда, — ведь там все равно нет никого благороднее тебя. Я ничего ему не сказала, поскольку и сама давно хочу задать твоему папаше тот же вопрос.
Я сказала ему про другое — нам негде держать кентавра. Малыш — просто прелесть, только куда мне его девать? Тогда твой принц решил оставить его у себя до твоего возвращения. Просил передать, что кентавра зовут Яблочко. Тут я вспомнила о гостеприимстве и дала малышу закусить собственным имечком, а потом он уехал вместе с принцем.
Кстати, об отъездах: твой отец уехал сразу следом за тобой. Сказал, едет пообщаться с зеленушками — это он, надо думать, эльфов так обозвал. Велел особо не ждать, приедет он не скоро.
Вот бы ты вернулась поскорее. Берта и Натан передают приветы, а я шлю свою любовь — бочонком, бочкой, бочищей.
От твоей старухи-кухарки
Мэнди.
P. S. Не забывай про бодрящее снадобье.
Я закрыла книгу и шепнула в корешок:
— Не стирай письмо, пожалуйста.
И выпила бодрящее снадобье.
Надо же — маленький кентавренок! Мэнди пишет — просто прелесть. Ужасно хочется поглядеть на него, погладить, приучить его к себе…
И тут хлынули слезы, которые не шли весь день. Как огорчилась бы Мэнди, если бы узнала, что я три дня не ела и нахожусь в полной власти этого чудища — Хетти!
На следующее утро учительница музыки заставила нас петь хором и тут же распекла меня за фальшь.
— Элла, кажется, не понимает, что нот на свете не одна, а несколько, — сообщила она классу. — Подойди сюда, дитя мое. Спой эту ноту.
И она нажала клавишу на клавесине.
Ой, у меня не получится! Мне в жизни не пропеть ни одного мотива! Что со мной будет, если я не смогу послушаться?
Я пропела неверную ноту.
Учительница нахмурилась.
— Выше, иначе придется отправить вас в другую школу, в мужской хор. — Она снова нажала ту же клавишу.
При следующей попытке я взяла гораздо более высокую ноту, чем нужно. Одна девица зажала уши. Я мысленно пожелала, чтобы они у нее разболелись.
Учительница нажала клавишу еще раз.
В висках у меня застучало. Я запела.
— Чуть ниже.
Тут я наконец попала. Учительница нажала другую клавишу. Я спела и эту ноту. Учительница сыграла гамму. Я пропела ее всю. Я ликовала. Всю жизнь мечтала научиться петь. Еще раз пропела гамму — уже громче. Идеально!
— Достаточно, сударыня. Пойте, только когда я вам скажу.
Через час учительница музыки велела мне ступать легче.
В пару мне дали Джулию, ту самую рослую девицу, которая накануне дразнила Арейду. Я оперлась на ее руки всем весом, чтобы ступать легче.
— Прекрати! — Джулия оттолкнула меня.
Я упала. Послышались смешки.
Место Джулии заняла сама учительница. Опираться на нее было нельзя. Тогда я представила себе, будто вместо ног у меня воздушные шарики. А пол возьмет и треснет, если я не научусь порхать. Мы сделали шаг. Мы заскользили. Мы то прыгали вперед, то отскакивали назад. Нет, чудес грации я не проявила, но и земля от моего топота не тряслась. Платье промокло от пота.
— Уже лучше.
За обедом учительница этикета сказала:
— Элла, не барабаньте пальцами по столу. Королю Джеррольду было бы за вас стыдно!
Она то и дело упоминала короля Джеррольда к месту и не к месту.
