В последний день пути в Дженн — городок, где был наш пансион, — мы проехали через плодородные возделанные поля. День стоял солнечный, над полями висела дымка, и от жары я едва не забыла о голоде. У Хетти нашлись силы только на один приказ — обмахивать ее веером.
— И меня! — сказала Оливия.
Она уже сообразила, что если Хетти велит мне что-то делать, то я слушаюсь, а если сама Оливия тоже мне это велит, я слушаюсь и ее. Хетти не объяснила сестре, почему я такая послушная. Она вообще почти ничего не объясняла туповатой Оливии, к тому же ей было, наверное, приятно хранить эту восхитительную тайну.
Руки у меня болели. В животе урчало. Я глядела в окно на стадо овец и мечтала хоть как-нибудь отвлечься от созерцания овец и мыслей о чечевичном салате. Мольба моя была услышана: наши лошади ни с того ни с сего понеслись галопом.
— Огры! — закричал кучер.
Дорога позади скрылась в облаке пыли. Сквозь него я различила шайку огров — это они поднимали пыль на бегу.
Нам удалось оторваться от них. Облако пыли удалялось.
— Куда вы бежите? Ведь мы ваши друзья! — крикнул один из огров. Голоса нежнее я не слышала. — Мы исполним ваши заветные желания. Даруем богатство, любовь, вечную жизнь…
Заветное желание… Мама! Огры могут ее воскресить! Действительно, к чему бежать от того, что нам всего нужнее:
— Останови, — тут же приказала Хетти, но это было излишне. Кучер уже придержал коней.
Огры нас догоняли, им осталось всего несколько ярдов. На овец их колдовство не действовало, и они в ужасе разбегались и отчаянно блеяли. Блеянье на миг заглушило медовые голоса — и чары развеялись. Я тут же вспомнила, что воскресить маму огры не могут. Кучер хлестнул коней, и они снова пустились галопом.
Но ведь огры вот-вот минуют овечье стадо, и мы снова окажемся в их распоряжении! Я крикнула Хетти, Оливии, лакеям и кучеру:
— Орите во все горло, заглушите их!
Кучер понял меня первым и закричал всякие диковинные незнакомые слова. Потом вступила Хетти:
— Съешьте меня последней! Съешьте меня последней! — заходилась она.
Однако спас нас не кто-нибудь, а Оливия. Ее нескончаемый вой не то что слышать — думать не давал. Не понимаю, когда она успевала перевести дух, — вой был ровный и непрерывный. Мы уже миновали предместья Дженна, огры скрылись вдали, я пришла в себя после пережитого — а Оливия все не унималась.
— Олли, замолчи, — простонала Хетти. — Никто никого не съест. У меня от тебя мигрень.
Но Оливия не унималась, пока кучер не остановил коней, не влез к нам и не влепил ей звонкую оплеуху.
— Извините, барышни, — сказал он и вылез обратно.
* * *
Пансион помещался в обычном деревянном доме. Так мог бы выглядеть дом средней руки торговца — если бы не огромные цветущие кусты, обстриженные в виде девиц в пышных юбках.
Я уповала на то, что обеденные порции здесь щедрые.
Когда мы въехали, дверь открылась и навстречу нашей карете вышла седовласая дама с царственной осанкой.
— Добро пожаловать, милые дамы. — И она присела в реверансе — ах, какой это был грациозный реверанс, просто на зависть!
Мы тоже сделали реверансы.
Она махнула рукой в мою сторону:
— А это кто?
Я тут же подала голос — иначе встрянет Хетти и объяснит мое присутствие как-нибудь не так, как мне бы хотелось.
— Мадам, меня зовут Элла. Мой отец — сэр Питер Фреллский. Вот его письмо к вам.
Я вытащила отцовское письмо и кошелек из ковровой сумки.
Дама положила письмо и кошелек — предварительно привычным движением взвесив его в руке — в карман фартука.
— Весьма приятная неожиданность. Меня зовут мадам Эдит, я директриса вашего нового дома. Добро пожаловать в наше скромное заведение.
