Интересно, что все это значит. Может быть, удастся найти объяснение на следующих страницах? Там было еще две картинки — но уже не про Чара с гвардейцами.
Слева — план Фрелла. Наша усадьба отмечена флажком с надписью: «Сэр Питер Фреллский». Я провела пальцем вдоль дороги к старому замку, а оттуда — к зверинцу. На юг от Фрелла вела дорога — та самая, по которой мы сейчас ехали; она вела далеко-далеко за край страницы, далеко-далеко от усадьбы сэра Питера Фреллского.
На картинке справа была отцовская карета, а следом за ней ехали три фургона с товаром на продажу, запряженные мулами. Кучер как раз замахнулся кнутом, а рядом с ним на козлах сидел отец — и улыбался, подставив лицо ветру.
Что же дальше?
А, вот и волшебная сказка: «Эльфы и башмачник». Сказку я знала, только здесь у каждого эльфа было свое имя, и я познакомилась с ними лучше, чем башмачник. И наконец-то поняла, почему эльфы исчезли, когда башмачник сделал им одежки. Они отправились помочь одной великанше, которую одолели комары — а разглядеть их она не могла, слишком они маленькие для великанских глаз. Эльфы написали сапожнику благодарственное письмо, но он случайно поставил на него кружку с кофе, письмо прилипло к влажному донышку, и башмачник его не заметил.
Наконец-то в этой сказке забрезжил смысл.
— Какую интересную книжку ты, наверное, читаешь! Дай посмотреть, — сказала Хетти.
Я подскочила. Если она и книгу у меня заберет, я ее задушу. Книга даже отяжелела, когда я протянула ее Хетти.
Хетти прочитала несколько строчек и вытаращила глаза:
— Тебе такое нравится? «Жизненный цикл кентавровой блохи»?! — Она пошелестела страницами. — «Добыча серебра гномьими методами на опасных территориях»?
— Это же ужасно увлекательно! — воскликнула я, несколько успокоившись. — Хочешь, возьми почитать! Мы же подруги, у нас должны быть общие интересы!
— Нет, это у тебя теперь будут мои интересы, милая. — И Хетти вернула мне книгу.
* * *
В пути я на горьком опыте поняла, чего можно ждать от Хетти.
Когда мы остановились на ночлег в гостинице в первый же вечер, Хетти сообщила мне, что я заняла в карете место, предназначенное для камеристки.
— Но это ничего, нам не придется мучиться: ведь ты ее нам заменишь. — Хетти склонила голову набок. — Нет, ты же у нас почти голубой крови. Было бы оскорбительно делать из тебя служанку. Значит, ты станешь моей фрейлиной, а я иногда буду уступать тебя сестрице. Олли, как ты считаешь, что Элла может для тебя сделать?
— Ничего! Я сама умею одеваться и раздеваться! — обиделась Оливия.
— Никто и не спорит. — Хетти уселась на нашу общую кровать. И задрала ноги. — Встань на колени, Элла, и сними с меня туфельки. Они мне трут.
Я сняла ей туфли, не сказав ни слова. В нос ударил сочный запах ее ног. Я брезгливо взяла туфли двумя пальцами и выбросила в окошко.
Хетти зевнула:
— Сама себе работу сочинила. Ступай вниз, принеси туфли.
Оливия подбежала к окну:
— Они упали в помойную бадью!
Пришлось мне принести вонючие туфли обратно в номер — зато Хетти волей-неволей ходила в них, пока не смогла достать из сундука другую пару. С тех пор она тщательнее продумывала свои приказы.
Наутро за завтраком Хетти объявила, что каша несъедобна:
— Элла, не ешь ее. Отравишься.
И зачерпнула полную ложку овсянки.
От моей тарелки поднимался густой пар, я уловила аромат корицы. Мэнди тоже всегда добавляла корицу в овсянку.
— Почему ты ее ешь, раз она такая плохая? — спросила Оливия сестру. — Я есть хочу!
— Тебе, по-моему, досталась хорошая каша. А я ем свою, давлюсь этой гадостью… — Она слизнула прилипший в уголке губ кусочек. — Ведь мне нужны силы, я же здесь главная и должна доставить вас в пансион в целости и сохранности.
— Никакая ты не глав… — начала Оливия.
— Барышня, вам не понравилась овсянка? — испугался хозяин гостиницы.
— У нашей сестрицы несварение желудка, — ответила Хетти. — Можете забрать у нее тарелку.
— Я им не сестра, — проговорила я, провожая глазами хозяина, который скрылся в кухне.
Хетти засмеялась и выскребла из тарелки остатки каши.
Хозяин вернулся с блюдом, выложенным толстыми ломтями черного хлеба с изюмом и орехами.
