— А как писать: золото или золота?
— А что там?
— Заявление.
— Дай взгляну… ах ты ж, мать твою, заботливый какой…
В обоих случаях он стал жертвою розыгрыша. Но этим и ограничилось. Разыгрывать Витька — занятие простое, как игра в «опездола»[5], быстро превратилось в признак дурновкусия и нечеловеческой жестокости разыгрывающего, на чём и прекратилось вовсе.
Именно Витёк утопил насос на самодельном понтоне посреди ёмкости с раствором цианида и пытался нырнуть за ним.
Успели, удержали. Витёк испытывал интерес к работе технической, любил большие автомобили, дробилки, бульдозеры. Техника Витькá не любила. Иногда агрегаты ломались только от того, что он к ним прикасался. Флуктуативный луддит, так называл его я, я же умник. «Смертьмашинам» — так называл его Степаныч. Решили убирать. Отправили со сложного производства на простое — проходку канав. Лом проще понтона, сломать тяжелее, а кирку ему не давали. Да и под приглядом постоянно, бригада четыре человека и геолог. От людей и техники далеко, на отшибе. Из этого и исходили. Стало спокойнее.
И вот он пропал. Напрочь.
Искали Витька три дня. Сами искали, своими скромными силами, хотя уже собирались и всякие другие лесные люди помогать.
Все надеялись справиться. Не хотелось поднимать шумиху — пресса, егеря, вертолёты, маломерные суда, бригада Гагрида на подходе, и вот это вот всё...
Честно сказать, я его уже списал на медведя. Потому как именно у мишек такая гадкая привычка — добычу уносить, ныкать, засыпать ветками, чтобы подтухла. Витамин тогда образуется, нужный медведю витамин, да и переваривать зверушке легче.
По всем опросам выходило, что пропавший выбрался из канавы с целью культурно отлить не совсем уж на рабочем месте. Метров двадцать пути.
Степаныч в сотый раз зашел в заросли там, где заходил в них Витёк. Присмотрелся, близоруко прищурившись к хвое, словно бы искал следы. Впечатления следопыта он не производил, но что ещё оставалось?
— Хоть бы кепочка какая осталась, — злым голосом произнёс Степаныч, — или коронки зубные.
— Угу, или нога — хмыкнул Прум.
— Почему нога? Зачем нога?
— А сам подумай, куда бы он без ноги ушёл? Сразу бы и нашли… прям тут.
Ни ноги, ни кепочки, ни зубной коронки, ни даже зарубок или собственноручных записок не наблюдалось. Наблюдалась холодная горная тайга, то есть — редкие чахлые лиственницы толщиною с руку с редкими кустами кедрового стланика и зарослями полярной берёзки.
Дальше, чуть ниже шла большущая марь с гривами, что редкость тут, но вот так повезло, и облако. Но облако не наблюдалось, а наблюдало. Наверное, ему было щекотно от того, что мы движемся внутри.
К вечеру вернулись все, кто искал Витька. Мокрые, злые, грязные, потные. Мастерски плевали сквозь зубы, на землю. Потом курили папиросы «Беломорканал», говорили хрипло, матерно и просили ещё чаю. Храбрились, выражали надежду, но с пониманием близкой беды. Словно бы не просто матерясь, а отгоняя зло, как это и было в своё время задумано человеком, что придумал произносить вслух всякое непотребство.
Прикинули, куда идти завтра, народ разошёлся по балкам и палаткам, а я остался, чтобы выйти на связь и доложить ситуацию.
Из темноты и воды облака показался повар.
Лицо его светилось мягким зеленоватым фосфорным светом, в глазах бегали бесенята и пинали зрачок копытцами.
— Николаич, Степаныч сказал, чтобы ты пока на связь не выходил, чтобы ты срочно на склад, на вещевой… говорит, чтобы один шёл и никому ни слова, мол…
— Вы охренели, страстотерпцы, какие тут тайны, третий день все на ногах, нервы в хлам, а вы мудрите.
— Ну, я не знаю, вот как сказал, так я всё и передал.
Повар явно темнил.
Ну и пошёл я на вещевой склад. На обратную сторону ската. За гребень сопки.
Степаныч нашел Витька.
Витек отлил, ощутил холод севера, пошёл за телогрейкой. В балке телогрейки не было, потому что осталась на канаве. Но Витёк решил, что ему не выдали, и отправился на склад. На складе по горе вещей полез на самый верх, споткнулся о связки сапог, упал задницей в выварку и в ней застрял навсегда. Огромный такой лось, в огромной кастрюле, только ноги в стоптанных кирзачах да соломенная голова торчат. А сама выварка рулонами крафтовой бумаги зажата в вертикальном положении. Даже не покатится. Отлично вошёл. Плотно. Безнадёжно.
