Бездомные в обнимку с олигархами, новая тельняшка у Петьки, одна большая страна, и всё - впереди.
Мертвые подают отвёртки живым, спившиеся разливают лимонад на дне рождения калеки, а пропавший без вести дурашливо пристраивает рожки из растопыренных пальцев к голове серьёзного, как учитель географии, но волосатого, как хиппи, политолога-идиота.
Подумать только, она уже полковник....
Просто я знаю, где мы просчитались.
Сколько осталось до двухтысячного года?
А сколько лет нам будет в двухтысячном году?
А кем мы станем в двухтысячном году?
Столько дел... управлять погодой, пасти китов, осваивать Венеру.
Строить города на Луне, посёлки на дне океанов. Думать, дышать, идти по миру, который стал в сто, в тысячу раз больше, как по своему собственному.
Мир открытий, мир превращения мечтаний в реальность, мир балов в кипении цветущей сирени, расставаний и встреч.
Человеку всегда есть чего хотеть, и что делать.
Всегда.
Столько задач. Столько смыслов.
Так нужно. Никто , кроме нас, не сделает все эти дела, а без них никак. Без них край. Даже и не думайте. Зачем тогда всё?
Чтобы воровать, брать кредиты?
Жрать, жрать, жрать... чтобы вокруг подыхали люди, а ты только отворачивался и брёл к успеху?
Чтобы целые города стирали с лица земли? Чтобы людей забивали насмерть ради денег? Чтобы женщины и девочки становились проститутками? Чтобы войны меж своими?! Перечислять - не перечислить...
Чтобы жить так, как мы жили все эти годы?
Да нет же.
Не может быть.
Ну не может же быть.
Это неправильно, не так.
Сбылось самое невозможное и страшное.
Даже снов таких не бывает.
Кровь, смерть, крушение уклада жизни. Торжество самого гадкого, что только оставалось в нас. Отречение, предательство и снова кровь.
Излечились от головной боли отрубанием головы. Ни хрена не видим, не слышим, но куда-то утекает капитал. Долго мы так простоим, с фонтаном вместо головы?
Для чего всё это? Почему?
Понял где мы просчитались.
Вот здесь: «Сколько нам всем будет в двухтысячном году?»
- «Если бы я знал. Он ведь так и не наступил».
Слышите?
Он не наступил.
И где-то мы живём так , как должны были жить. А тут - просто непутевые дубли. Где-то есть ещё Страна, та, где все мы были живы...
Самое смешное, что и лодка, и высокие болотные сапоги отрезаны от меня ледяною водою. Лежат себе во времянке. Глубина уже по грудь, так что вряд ли я стану их извлекать в текущий поливочный период.
А ещё более смешно - что я прекрасно обхожусь и без них.
Вот только вода ледяная, и на глазу вскочил ячмень.
Но это ничего.
У алжирского бея и вовсе под носом шишка.
Вода остановилась. А вот ещё: я подумал, что если прибывает вода, это не так страшно, как если бы прибывала земля. Потому что трудно идти в земле по колено, разрезая её протяжными шагами.
И ещё потому, что в земле хоронят. Прибывание земли - это похоже на похороны.
И прибывание воды тоже, но неявно, то есть совсем не похоже, разве что в том редком случае, когда вы смотрите на затопление одетым в тельняшку, сидя на большом куске парусины и катая ногою пушечное ядро. В руках у вас катушка суровых ниток с воткнутой в них огромной цыганской иглой, а вокруг стоят друзья-моряки с кружками, наполненными ромом.
Вот тогда - да.
Вот тогда страшновато.
Говорят, вчера правительство примерно так и выглядело в телевизоре.
Но вода остановилась и стоит одним уровнем. В ней, прозрачной, кстати, ведут неспешную жизнь жуки-плавунцы, планируют своё блестящее будущее важные, сытые и словно бы лакированные лягушки, неловко проплывают по срочным подводным делам горбатые тритончики.
Залитые деревья дали листья.
И те и другие не знают, что вода уйдёт, но все равно живут и борются за свои жизни.
А я знаю, что вода уйдёт, но не знаю, выживут ли деревья теперь, а тритоны потом.
В некотором смысле я похож на Бога, который так же вот создал жизнь и законы развития вселенной и не вмешивается.
А я спешу по своим важным делам на другой край Ойкумены и даже не догадываюсь, что она пересохнет.
Кто-то выживет.
И теперь, и потом.
Всем хватит.
Разговаривали с прохожим о причастиях.
Вероятно раньше, при другом ритме жизни, причастия и тексты с ними воспринимались лучше.
