Оказалось, что иберийка почти не знает латинского языка, и теперь Павлиан с помощью знаков, жестов, а порой и поцелуев пытался научить её простым словам и фразам. Кроме того, он научил её ездить верхом, в благодарность за что прекрасная иберийка, которую звали Ректой, подарила Павлиану кушак, расшитый её собственными руками. Когда она немного освоилась с языком и смогла рассказать о себе, Павлиан узнал, что на своей родине, в Испании, она была замужем и у неё двое детей. Мужа Ректы убили во время той самой стычки между её родным племенем и готами Тевда, её с детьми захватили в плен. Их разлучили, Ректу отправили в Равенну, и о дальнейшей судьбе своих детей она ничего не знала.
Павлиан жалел её, хотя втайне радовался гибели её мужа. Сам он однажды был женат, но женщинам предпочитал лошадей. Первый министр, перед которым Павлиан искренне благоговел, сообщил ему о предстоящем поручении и обещанной награде. Вчера он сказал своей иберийке, сжимая её сильные смуглые руки и заглядывая в её всепонимающие чёрные глаза:
— Скоро я должен буду съездить в Константинополь, а когда вернусь обратно, то получу много денег и тебя в придачу. Я дам тебе свободу и женюсь на тебе. А потом мы купим дом в деревне и заведём своих собственных детей. Ты понимаешь, что я говорю?
Она кивала, улыбалась, и Павлиан был счастлив. Однако, незадолго до его отъезда — по договорённости с Боэцием он должен был отправиться в Константинополь по суше, поскольку плохо переносил морскую качку, — произошло одно странное событие, которое несколько встревожило суеверного конюха.
В тот день он вышел в город и отправился на площадь перед цирком Флавиана, где собирались свободные римские граждане, чтобы послушать ораторов, призывавших горожан помнить о том, что они прямые потомки и наследники великой Римской империи. В толпе шныряло немало шпионов королевской цензуры, которые на самом деле были агентами тайной политической полиции, поэтому разговоры велись достаточно осторожно, но особой откровенности не требовалось, поскольку все до одного римляне тосковали по тем временам, когда они были властелинами мира, а варвары — их покорными подданными.
— С помощью Византии Рим обязательно возродится! — негромко говорили одни.
— Но ведь византийцы не столько римляне, сколько греки! — возражали другие. — Греция была одной из самых захудалых наших провинций. Нет, возрождение должно прийти только через Рим, который снова станет величайшим городом мира.
Особые надежды собравшиеся возлагали на сенат и его главу Симмаха, а также на первого министра Боэция. Оба считались «истинными римлянами», а имя Кассиодора вызывало всеобщую ненависть.
Среди этих римских ремесленников, торговцев, моряков, слуг, колонов больше всего было тех, кто еле сводил концы с концами, а то и откровенно пользовался щедротами готского короля, возродившего давнюю традицию бесплатной раздачи хлеба и вина, а также организации различных зрелищ для плебса. Но именно они-то и ненавидели Теодориха больше всего, считая его главным виновником своих бед. Самые же преуспевающие чувствовали себя несчастными и обделёнными оттого, что являются гражданами всего лишь варварского королевства, а не величайшей империи в мире. Наиболее страшным обвинением среди собравшихся было обвинение в дружбе или просто в симпатиях к готам. Те, кто призывал к сотрудничеству со своими нынешними покорителями, которые, кстати, тоже старались не смешиваться с римлянами и селились отдельными колониями в деревнях или отдельными кварталами в городах, с позором изгонялись, а то и побивались палками. Стоило появиться городской страже, состоявшей из вооружённых готов, тогда как римлянам запрещалось носить оружие, собравшиеся начинали обсуждать результаты очередных скачек.
Павлиан издавна пристрастился к подобным сборищам, а с тех пор, как начал служить у первого министра, стал удостаиваться особого внимания собравшихся. На этот раз его даже попросили выступить, и он не удержался от искушения — влез на ближайший камень и под громкие аплодисменты заявил, что «римляне — величайшая нация в мире, которой самим Богом даны права господства над всеми остальными. А все наши беды произошли от чрезмерного великодушия и доверчивости к тем варварам, которых мы пустили на свою территорию».
