Однако на обратном пути к дому Боэция, когда воодушевление уже прошло, он понял, что хватил лишку, и всю дорогу испуганно оглядывался. И вдруг он заметил за спиной закутавшегося в плащ человека со смуглым морщинистым лицом. Темнело, поэтому Павлиан не стал вглядываться в своего преследователя, а поспешил ускорить шаг.
— Прекрасная речь, произнесённая прекрасным оратором!
Павлиан вздрогнул и остановился. Незнакомец подошёл вплотную, откинул капюшон плаща, и конюх, к своему величайшему облегчению, узнал в нём раба Боэция по имени Кирп. Это меняло дело, а потому данную похвалу можно было воспринять с удовольствием.
— Ты тоже слышал мою речь? — спросил он.
— Не только слышал, но и аплодировал.
— И ты разделяешь всё, о чём я говорил?
— Да, хотя от рождения я не римлянин, а сириец.
Это признание заставило Павлиана насторожиться, и Кирп не преминул это заметить.
— Чему ты удивляешься? — насмешливо произнёс он. — Тому, что лучше быть рабом в столице империи, чем господином на её окраине? Но разве служба такому человеку, как magister officiorum, не является величайшим благом? А поскольку наш господин хочет величия Рима, того же должны хотеть и его слуги!
— Я никогда не слышал от него подобных речей, — осторожно заметил Павлиан.
— А ты и не мог их услышать, ведь ты проводишь своё время или в обществе его лошадей, или в обществе его рабынь. Точнее говоря, одной рабыни...
— Откуда ты знаешь? — удивился Павлиан. Они уже проходили центральную рыночную площадь Равенны, сворачивая на Римскую улицу, которая вела к дому первого министра.
— О, знания буквально носятся в воздухе, — беззаботно махнул рукой Кирп, — и нужно только иметь хороший нюх, чтобы суметь их уловить. — И он для вящей убедительности с шумом втянул воздух широкими ноздрями своего короткого носа.
— Скажу тебе больше, — добавил Кирп после небольшой паузы. — Я знаю и о том, что вскоре тебе предстоит дальнее путешествие, по возвращении из которого ты получишь свою прекрасную иберийку.
— Откуда ты всё это знаешь? И вообще, что тебе от меня надо? — глухо спросил Павлиан, которому всё меньше нравился этот странный собеседник.
— Да ничего, — ещё более беззаботным тоном заявил сириец, — могу лишь напомнить тебе двустишие одного замечательного митиленского поэта Архия:
Те, кто живут, те всегда подвергаются бедствиям разным;
Тот же, кто умер, нашёл верное средство от бед.
— Пошёл прочь, собака! — яростно закричал конюх и, размахнувшись, обернулся к рабу. Кирпа уже не было рядом. Улица опустела, лишь издалека доносились пьяные вопли двух подгулявших моряков. Павлиан поёжился, огляделся по сторонам и, решив, что сириец скрылся в одном из ближайших закоулков, которые чёрными прямоугольниками темнели между стенами домов, направился дальше. Но теперь его уже не оставляло какое-то скверное предчувствие, и, чтобы избавиться от него, он постарался заставить себя думать о Ректе.
Глава 11. ВО ИМЯ ГРЯДУЩЕГО
«Странно, — думал Боэций, сидя за овальным столом из лимонного дерева в своей любимой библиотеке, — что имел в виду мудрейший Платон, когда говорил, что государством должны управлять философы? Да, безусловно, поскольку государству необходимо руководствоваться идеей блага, а её лучше всего понимают именно философы, постольку им и надлежит проводить эту идею в жизнь. Безусловно также и то, что ради помощи всем добродетельным и порядочным людям и защиты их от безответственных глупцов и негодяев во главе государства должны стоять те, кто снискал всеобщее уважение своей мудростью, знаниями и справедливостью, то есть опять-таки философы... Но неужели же Платон не понимал того, как много времени отнимают повседневные государственные дела? Один посетитель терзает меня разговорами о своих тяжёлых бедствиях, виною которых стала его собственная скупость, другой жалуется на столь незначительные притеснения и ущемления своих прав, что вопрос о них вполне мог бы решить даже городской префект. Третьи втягивают в самые яростные дрязги и раздоры, а четвёртые готовы обвинить и меня самого во всех тех делах, к которым я не имею ни малейшего отношения. А сколько времени отнимают заботы о своевременной доставке в город продовольствия, сколько дней уходит на устранение нелепейших бюрократических неполадок, сколько раз на день я вынужден не просто отдавать приказания, но ещё и назначать бдительных судей, которые бы следили за их исполнением!.. Я стал забывать о собственных философских занятиях, став первым министром! Занимаясь делами, я перестаю быть философом! Поэтому мне и странно, что великий Платон говорил о них как о лучших правителях государства... Но, может быть, всё объясняется тем, что он сам был весьма далёк от реальных государственных дел и, создавая в своей академии проект идеального государства, воспарял мыслью слишком высоко? Хотя и пытался убедить Дионисия Сиракузского создать подобное государство на Сицилии, но что бы могло выйти из этого? Странное противоречие. Философы должны думать об истине, любить истину, искать истину; их занятие — Бог, Фортуна, Благо, а снабжать города продовольствием следует администраторам».
