Я настаивала, что не хочу, чтобы мои родители узнали о Ллойде, поэтому нам разрешили вместе прожить в Мемориале Хейгарта Уиттса шесть недель со дня его рождения. А потом, 3‑го мая 1962 года, явилась сотрудница социальной службы миссис Лихенштайн и разлучила нас. Она забрала нас на станцию Уимблдон, и Ллойд кричал всю дорогу. Хотя на улице было жарко, я натянула на него целый ворох одёжек, чтобы у него было что носить, когда он расстанется со мной. Ему было жарко, плохо — и я тоже была несчастна. Миссис Лихенштайн села в поезд вместе с нами. Я предпочла бы насладиться последним часом, который проводила вместе со своим сыном, без этой «благодетельницы», чтобы пустая суета и никчёмная болтовня не отвлекали меня. В южном Кенсингтоне мы сделали пересадку, и миссис Лихенштайн дуэньей сопровождала меня до Найтсбриджа, до самого здания, где располагался офис лондонского Агентства по усыновлению детей — этого ужасного здания, в котором я видела своего сына последний раз. После того, как я передала Ллойда в руки какой-то неприятной женщине, не представлявшей, как ей справиться с моими или его слезами, меня выставили на улицу. В кармане у меня лежал билет до Гринока через Глазго — его купила мне сестра Вессон. Я шла через Гайд-парк к Ноттинг-Хиллу, заливаясь слезами. Я не смогла заставить себя сесть в автобус — мне не хотелось, чтобы незнакомые люди жалели меня, увидев, в каком я состоянии. У меня по-прежнему был ключ от квартиры на Бассет-роуд, 24, так что я могла попасть туда — в квартиру, которая должна была стать домом для Ллойда. Мне не повезло — Мэтт Брэдли был дома. Он заварил чай, но не сказал ни одного слова в утешение — после всего, через что я прошла. Но этому я была только рада: сочувствие было последним, чего я хотела бы от него. Налив чаю, Брэдли сунул мне ворох бумаг, которые я должна была подписать, чтобы начать смехотворный судебный процесс о признании отцовства Реджи Крэя.
Обнаружена мёртвой и раздетой
В моей жизни работающей девушки мне встречалось гораздо больше извращенцев, чем полагалось бы по справедливости. И среди этих люмпенов из всех социальных классов всегда было непропорционально много таких, кто работал на «Старину Билла»[43]. Убийства, совершённые Джеком Раздевателем, официально не раскрыты, но очень многим известно, что человек, в середине шестидесятых убивший шесть лондонских проституток, был копом. Повстречавшись с раздевающим убийцей, я оказалась в незавидном положении, поскольку могла потом его опознать. Джон дю Роуз[44], возглавлявший расследование этих жутких убийств, заявляет, что несмотря на то, что убийца мёртв, его имя должно остаться неизвестным, чтобы пощадить чувства его родных. Просто это тот самый случай, когда коп защищает своих, а утверждения такого рода смотрятся довольно весомо, если исходят от кого-нибудь, кто предает гласности своё крайне противоречивое отношение к проституткам, заявляя, что не только они заслуживают смерти. Ясное дело, Джон дю Роуз — не тот человек, которому вверят защиту работающих девушек. Более того, Джек Раздеватель никогда не был женат, так что нет никаких близких родственников, а лично я уверена, что шесть убитых женщин — это гораздо важнее, чем посмертная репутация извращенца и сексуального маньяка. Элизабет Фигг и Гвинет Рис[45] не были жертвами раздевающего убийцы. Говорят, их порой присоединяют к цепочке серийных убийств, совершённых Джеком Раздевателем; но хотя я представления не имею, как они испустили свой последний вздох, я уверена: это не было делом рук человека, на которого я собираюсь указать. Фигг умерла в 1959‑м, а Рис в 1963‑м году, и теория, что обе они могли быть ранними жертвами убийцы, основана только лишь на том, что обе они были известными проститутками.
Я знала Ханну Тэйлфорд[46], первую жертву Джека Раздевателя. Она была на десять лет старше меня, в Лондон она приехала из Нортумберленда. Мы с ней познакомились как-то ночью в вест-эндском кафе битников, где обе брали колёса. И Ханна, и я закидывались красными, белыми, синими, барбитурой, снотворными, нембуталом, секоналом, туиналом, амиталом, люминалом, чем попало. Более того, каждая из нас курила то, что на уличном жаргоне того времени называлось торчаловом. Ханна любила рассказывать занятные истории о своей деятельности на тему «секса за деньги», а после того, как разразился скандал с Профумо
