Летописное известие о том, что Ольга управляла Вышгородом, может на первый взгляд показаться неожиданным. Женщина — правительница города?! В X веке? Это когда героями были дикие и суровые первые киевские князья, подчинявшие своему влиянию не менее дикие и вольнолюбивые славянские племена. Это в эпоху-то жестокости и варварства, потоков крови и разгула страстей! Когда существовал культ удальства и силы, доминирующей над разумом! В эпоху далеких походов за чужие моря, грабежа местного населения, насилия по отношению к пленницам! Летописцы-христиане, как мы видели, решительно осудили «звериные» и «скотские» брачные обычаи древлян, радимичей, вятичей и северян IX–X веков: кражи девиц у воды или во время игрищ, многоженство.
Еще более потрясающие картины из древнерусского быта рисует нам рассказ арабского путешественника Ахмеда ибн Фадлана, посетившего в 920-х годах столицу Волжской Булгарии город Булгар и ставшего свидетелем похорон какого-то знатного руса, прибывшего туда же по торговым делам. Что за русов наблюдал любопытный араб и из какой Руси (Киевской или Тмутараканской) прибыли они, так и останется неизвестным. Согласно сообщению Ибн Фадлана, когда умер богатый рус, то другие русские купцы из их поселения в Булгаре собрали все имущество покойного и поделили его на три части. Одну треть отдали его семье, за счет другой трети провели все приготовления к похоронам, а еще на одну треть купили вина и пищи, которые должны были быть выпиты и съедены на поминках. Затем члены семьи умершего обратились к девушкам из числа бывших наложниц покойника с вопросом: «Кто из вас умрет с ним?» Одна из девушек согласилась сделать это. Все последующие дни вплоть до дня похорон избранная пила вино, пела, веселилась, предаваясь всевозможным удовольствиям. В день похорон девушка бродила по поселку русов, заходила в каждый из домов, где отдавалась всем жившим в нем мужчинам. Таким образом русы-мужчины выражали свое уважение к памяти умершего товарища. Затем девушка отправилась в палатку, в которой находился труп ее господина. Следом за ней в палатку вошли шестеро мужчин, каждый из которых, по очереди, овладел девушкой. После этого девушку положили рядом с телом ее хозяина, двое из вошедших мужчин взяли ее за ноги, двое — за руки. В палатку вошла жившая в поселке русов старуха, которую, по словам Ибн Фадлана, русы называли «ангелом смерти». Она обвила вокруг шеи девушки веревку, противоположные концы которой дала мужчинам из числа вошедших и еще остававшихся не занятыми в действе. По сигналу «ангела смерти» мужчины начали душить девушку веревкой, а сама старуха одновременно принялась вонзать несчастной между ребрами острый кинжал с широким клинком. После совершенного таким образом убийства, руса и девушку поместили на ладье, туда же положили двух зарезанных быков, двух лошадей, петуха и курицу. Затем корабль подожгли. Не прошло и часа, как ладья со всем содержимым превратились в пепел. На месте сожжения русы насыпали большой курган и удалились по домам.
Два вышеописанных сообщения, одно из которых повествует о похищении женщин мужчинами, а другое — о девушке, ставшей жертвой эгоизма мужчин, пожелавших, чтобы и на тот свет их сопровождала, кроме скота и птицы, еще и красивая женщина, стали по существу определяющими в формировании мрачных представлений многих современных авторов о положении женщины в языческой Руси. Между тем при внимательном чтении приведенных источников можно обратить внимание на детали, которые несколько смягчают мрачность описанных летописцем и ученым арабом картин. Древнерусский книжник-христианин, возмущаясь дикостью нравов «поганых», слишком увлекался и не замечал, как проговаривался о том, что если у древлян невест воровали, то у большинства славянских племен было принято предварительно сговариваться с невестой об этом предприятии, добившись, разумеется, ее согласия на него. Выходит, что при всей своей первобытной дикости славяне сохраняли за женщиной право выбора, что свидетельствует о проявлении частных, индивидуальных интересов женщины, или, проще говоря, это свидетельствует о сохранении своего «я» у славянских женщин. Подобному преимуществу как право выбора могли позавидовать не только современницы просвещенного летописца, но и даже женщины конца XIX века, выдаваемые зачастую замуж без учета их мнения. Кстати, этнографы отмечают, что умыкание девушек с их согласия сохранилось как брачный ритуал в северных и зауральских землях, где в крестьянской среде и в XIX веке браки-«убегом» были частым явлением.
