Донья Сильвия объяснила нам, что в случае Шолотля было решено сделать небольшое отступление от привычных процедур. Вместо того чтобы немедленно принести его в жертву, жрецы решили, что принимая во внимание ту небывалую отвагу, которую он проявил на поле боя, он заслуживает вознаграждения. Хозяева пирамиды предоставили ему возможность сыграть в последнюю игру в мяч, пообещав, что в случае его победы они отпустят его на свободу.
«Улама» — доиспанская игра в мяч, почти целиком забытая в наши дни. В ней использовались два каменных обруча, вертикально прикрепленные примерно на высоте четырех метров на двух противоположных стенах, отстоящих друг от друга метров на двадцать. Поле для игры было длиной метров пятьдесят и было похоже на широкий коридор или проулок с высокими стенами и с каменными обручами на обеих стенах.
Мяч для игры представлял собой плотный каучуковый шар, весивший более трех килограмм. Согласно правилам, для битья по мячу игрокам разрешалось использовать любые части тела, кроме рук и ног — колени, локти, и, в особенности, бедра. Целью игры было, поддерживая мяч в постоянном движении, в конечном итоге забросить его в обруч противника.
Следуя сюжету истории, донья Сильвия рассказывала нам в театральной манере:
— В день игры стадион был забит людьми до отказа, все кричали и аплодировали своим любимым игрокам, стоял всеобщий шум и крики. Все стихло только тогда, когда послышались удары барабанов, возвещавшие о начале розыгрыша партии.
Для Шолотля ставкой в игре была его жизнь, и в конце концов он победил. Однако судьи, в роли которых выступали сами жрецы, собиравшиеся принести его в жертву, не захотели признать его победу, нечестно ссылаясь на определенные нюансы в правилах игры.
Церемонию жертвоприношения было запланировано провести в следующее полнолуние, которое уже скоро наступало. И тогда Шолотль принял решение сбежать и порвать таким образом со всеми кодексами чести, которыми был связан, будучи воином-оцелотом. Несмотря на это, он считал, что правда была на его стороне.
Когда после множества злоключений он добрался-таки до своей деревни, его собратья отвергли его, избили и забросали камнями, не желая оставлять его среди них как труса. Но, будучи уже почти при смерти, он умудрился снова сбежать, и на этот раз он решил укрыться в пещерах, которые были известны тем, что в них обитали опасные заклинатели. Он решил, что будет там в безопасности, потому что никто в здравом уме не стал бы наведываться в эти жуткие места.
Как будто во сне он видел, как подходит к окрестностям тех пещер. Он понял это по насаженным на кол головам и другим страшным фетишам, которые встречались повсюду вдоль дороги. Все расплывалось перед глазами, а сам он обильно истекал кровью из-за ран, нанесенных его захватчиками и старыми товарищами.
Он сделал еще несколько шагов и затем потерял сознание, придя в себя только тогда, когда почувствовал, что кто-то совершает какие-то манипуляции с его телом. Это был какой-то мужчина с темной, почти черной кожей, и с жесткими чертами лица. Он заметил, что этот человек разжевывает листья и прикладывает их к его ранам, но больше всего его поразили глаза этого человека. Они обладали каким-то странным сиянием, какое он никогда прежде не встречал.
Его появление было воспринято как знак, потому что с самого начала маги увидели, что этот воин, пришедший умирать у входа в пещеру нагваля, являлся двойным существом. Излишне говорить, что они вылечили его раны и приняли как своего. И со временем он стал нагвалем Шолотлем — одним из величайших магов-целителей, живших в то время. После него осталось множество историй, повествующих о нем как о самом удивительном нагвале нашей линии.
Легенда влюбленного воина
Один из помощников целителей влюбился в одну девушку из города, из-за чего испытывал мучительные затруднения, оказавшись на распутье, где должен был выбирать между путем целителей и жизнью отца семейства. Донья Сильвия использовала этот случай, чтобы преподать нам еще один урок посредством еще одной истории.
Тем вечером она попросила дона Мельчора рассказать нам «настоящую историю Попо и Исты», и он начал свое повествование, используя такой же тон рассказчика, которым пользовалась донья Сильвия.
