– Восемь лет спустя этот метод начали применять повсюду, – сказал Кейн. – В Америке на основе отпечатков первым приговорили Томаса Дженнингса из Чикаго.
– Еще один грабитель?
– Нет, убийца. Потом подтянулась Франция. Там упрятали в тюрьму одного негодяя, Винченцо Перуджа. Не очень-то французское имя, да? Личность установили по отпечатку большого пальца левой руки.
– А этот что сделал?
– Похитил из Лувра «Мону Лизу». Лягушатникам потребовалось два года, чтобы его найти, потому что у них не было других улик. Я слышал, вы раскрыли свое дело. Инспектор Мэллори порадовался бы.
Я кивнул, глядя на отпечаток пальца Гарри Джексона.
– Двадцать лет назад в Поттерс-Филде Аня Бауэр стала жертвой группового изнасилования. Чтобы она ничего не рассказала, Перегрин Во ее убил. Мясник Боб – Ян Пек – резал глотки ее повзрослевшим насильникам. На первый взгляд у нас есть два убийцы, известны мотивы. Все сходится, и картинка сложилась. Проблема в том, Джон, что она бессмысленна.
– Почему?
– Мясник виновен только в убийстве Мэллори, за это он и получит пожизненное. В доме мистера и миссис Пек всюду остались отпечатки их сына.
– Знаю.
– А на месте гибели Хьюго Бака, Адама Джонса и Гая Филипса отпечатков не нашли. Совсем. Даже фрагментов. Даже следов от перчаток.
– Да, об этом я тоже слышал.
– Зачем же он солгал? Почему признался в том, чего не делал?
– Потому что он никто, – сказал Кейн. – Но хочет быть кем-то. Серийные убийцы все одинаковы. Думаете, это криминальные гении? Нет, Макс, это вам не Ганнибал Лектор. Все они неудачники, психопаты. Кто такие Альберт Де Сальво, Питер Сатклиф, Ян Пек? Микробы, насекомые. Но преступления делают их потрошителями и мясниками. Я не удивлюсь, если Боба осудят за то, чего он не совершал. Так поступил и Альберт Де Сальво. Его арестовали совсем не за убийство тридцати женщин, а за изнасилование. Вот о каком злобном маленьком женоненавистнике мы говорим. А затем он становится Бостонским Душителем, и в кино его играет сам Тони Кертис.
– Нет отпечатков. Но кто их не оставляет, Джон? – спросил я, не сводя глаз с экспонатов, посвященных Джексону.
Хранитель Черного музея тоже смотрел на них.
– Только безрукий, Макс.
На спортивные поля опустилась полночь. За спиной у меня чернели башни и шпили Поттерс-Филда, разномастные силуэты зданий, построенных за прошедшие пять сотен лет. Глазом моргнешь, и проходят века.
Мир казался мертвым. По дороге я отправил сообщения Уайтстоун, Гейну и Рен, однако никто не перезвонил. Я в последний раз проверил телефон и зашагал через поле.
В кронах деревьев засвистел ветер, и я вздрогнул, будто почувствовал на себе взгляд Ани Бауэр. Скоро, подумал я, ты наконец обретешь покой.
Свет в каменном домике не горел. Я нащупал в кармане связку директорских ключей, что выглядела так, словно появилась из сказки. Они открывали любую дверь в Поттерс-Филде.
Замков оказалось два – обычный и задвижка. Ничего сложного, но все-таки, прежде чем я смог попасть внутрь, пришлось перепробовать с десяток ключей. Я вошел, подождал, прислушиваясь и переводя дыхание, а когда глаза привыкли к темноте, бесшумно закрыл дверь и огляделся.
На столе стояла пустая чашка, рядом лежали местная газета и дробовик четыреста десятого калибра. Тесному жилищу наскоро придали деревенский уют. Слева были закрытые двери в спальню и ванную, справа – крошечная гостиная, переходившая в кухню, где хватило бы места только для одного человека.
Я вглядывался в сумрак, пока наконец не заметил кое-что под кухонной раковиной. Присев на корточки, я открыл дверцу мойки настежь. Внутри, между отбеливателем и средством от насекомых, стояла старинная сумка. Темно-коричневая кожа стерлась и потрескалась, медные замки почернели от ржавчины. Однако я откуда-то знал – ею по-прежнему пользуются.
За плинтусом зашуршала мышь. Протянув руку, я вытащил чемоданчик криминалиста, встал и повернулся, решив унести его в гостиную.
Там, держа в сведенных артритом руках дробовик, сидел Лен Жуков.
Я показал старику сумку, будто это он попросил ее взять:
– Ваша?
Лен усмехнулся:
– Конечно.
