– Ну и ну, – сказал Мэллори.
– Сбежала со старым немецким художником. Тот был на тридцать лет ее старше. Сейчас помирилась с родителями, и те все простили.
– Самоубийца оставил предсмертную записку? – спросил старший инспектор.
– Нет, сэр. Даже тела не нашли. На берегу лежала сложенная одежда и незаконченный набросок. Джеймс был художником. Из семерых друзей он явно самый талантливый.
– Если записку не нашли, – продолжил старший инспектор, – почему решили, что это самоубийство?
– Сатклиф страдал от депрессии. Ему прописали целый коктейль из таблеток. – Уайтстоун заглянула в свои записи. – Прозак. Лювокс. Люстрал. Ципралекс. Сатклиф не раз пытался себе навредить.
– И о чем было грустить золотому мальчику? – спросил Гейн.
– Может, стоит расспросить его друзей, – отозвался Мэллори.
Их осталось четверо.
Близнецы – совершенно одинаковые, если не считать шрамов на щеке одного. Высокий, худой индиец. И ехидный толстячок, высунувший язык.
Три красных креста добавили старой фотографии что-то неуловимое.
Уайтстоун взяла несколько снимков размера восемь на десять с портретами тех, кто остался в живых, и выбрала близнеца без шрамов.
– Бен Кинг, – сказала она. – Знаменитость.
Инспектор прикрепила фото на стену Мэллори. Нам улыбался серьезный ухоженный мужчина в костюме и при галстуке – он явно позировал для какого-то издания. Двадцать прожитых лет не слишком изменили Кинга. Я смутно припоминал его лицо – оно мелькало в новостных телешоу, на которые натыкаешься поздним вечером, переключая каналы.
– А я его знаю, – сказал Мэллори. – Он, кажется, политик?
– Да, – кивнула Уайтстоун. – Его покойный отец, Квентин Кинг, был юристом, специализировался на делах о клевете. Бен Кинг – член парламента от округа Северный Хиллингдон. Учился в Поттерс-Филде и Оксфорде. Факультет философии, политологии и экономики с отличием. Делает стремительную карьеру в своей партии.
– В какой? – спросил Гейн.
– Угадайте.
Гейн не угадал. Я бы тоже не смог.
– Его прочат в премьеры, – сказала Уайтстоун.
– Независимый капитал, частная школа, связи на ТВ, – стал рассуждать Мэллори. – Рабочих мест не создавал, своего бизнеса не было, никогда по-настоящему не работал. – Он помолчал. – И в самом деле, отличный кандидат. А что там с братом?
– Нэд Кинг, – начала Уайтстоун. – Действующий офицер Британской армии. Капитан полка Королевских гуркхских стрелков[3]. Дважды побывал в афганской провинции Гильменд. Награды за отвагу. Пятнадцать лет назад был судим за угрозу физическим насилием.
Она прикрепила к стене фотографию военного с грудью в медалях и шрамами на щеке, что выглядели так, будто он получил их в бою.
Рядом Уайтстоун повесила фото худого лысеющего мужчины в смокинге и при бабочке. Он висела на его тощей шее, будто какое-то мертвое существо. Я с трудом узнал в этом человеке толстячка-подростка – так сильно он изменился.
– Гай Филипс по прозвищу Свин, – прокомментировала Уайтстоун. – Знает братьев Кинг со времен подготовительной школы. Его отец сколотил состояние на рынке недвижимости. Гай отлично играл в теннис, вышел в полуфинал Уимблдона среди юниоров. Потом повредил колено. Сейчас работает тренером по разным видам спорта в своей альма-матер – Поттерс-Филде.
– И что за виды? – спросил Гейн.
– Теннис, фехтование, крикет, лыжи. Словом, все для золотых мальчиков. И еще бег на длинные дистанции.
– Вот почему он сбросил вес, – сказал Мэллори.
Уайтстоун приколола к стене портрет смуглого черноглазого мужчины с напряженным взглядом. Он позировал для групповой фотографии.
– Салман Хан. Из богатой англо-индийской семьи. Как ни странно, у них был строительный бизнес – вопреки всем расовым стереотипам. Отец разбогател на строительстве жилья в семидесятых и восьмидесятых. С Кингами и Филипсом Хан познакомился в начальной школе. Работает в лондонском отделении фирмы «Баттерфилд, Хант и Вест» адвокатом по защите прав человека. Считается восходящей звездой юриспруденции. Выиграл иск против Министерства обороны от имени одного военного, инвалида.
– Вы упомянули, что Нэда Кинга судили за угрозу насилием, – сказал Мэллори. – А как с этим дела у остальных?
