Между тем уже назавтра он пошел на завод. Все тот же широкий грязный двор, длинные, низко придавленные саманные постройки, визгливые телеги с вонючими шкурами. Нашел там Хикмата и поразился, с каким враждебным удивлением тот поглядел на него. Однако отставил тачку, пошутил: «Ну как прогулка?» Что-то резкое прокричал мастер, и опять Хикмат зло сощурился: «Хватит, для беседы найдем другое время!» Он и его товарищи возили в тачках кожи, сбрасывали в широкие ямы, зольники, — в них кипела, пузырилась зловонная известковая жижа. Из другой ямы надо было вынимать кожи, отлежавшие в растворе несколько дней, и везти в жорное отделение — там кожи полоскали в холодной воде и снимали с них мездру… Неужто Камиль и вправду верит, что хозяин когда-нибудь обновит завод и те обновления решительно переменят картину и облегчат работу сотен изможденных людей?
Запинаясь о колдобины, обходя вонючие лужи, он шел к воротам, когда вдруг увидел Канбика, шагающего рядом с повозкой, груженной шкурами. Худая, мосластая лошаденка напрягалась, таращила невыразимо тоскливые глаза, а воз кривился с боку на бок и грозил опрокинуться. Мальчик, узнав Габдуллу, обрадованно кивнул, засвистал на лошадку и прищелкнул кнутом.
В воротах Габдулла столкнулся с дядей Юнусом и спросил, давно ли мальчик работает.
— Добрый парняга растет! — живо отозвался дядя Юнус. — Иной мужик не справится, а он справляется.
— Не рано ли вы отдали его?
— Я в его годы за плугом ходил. Правда, я был куда сильней. — Он помолчал, смущенно потер руки. — Нужда, братишка, нужда. Может, со временем пристрою в мастерскую.
А через неделю ужасная весть: мальчика задавило опрокинувшимся возом. Пока вытаскивали, пока за фельдшером бегали, он скончался. Габдулла узнал об этом в день похорон. Мать мальчика лежала в обмороке, возле нее, вцепившись в ее руку, сидел Хикмат, сухими страшными глазами уставившись в пустоту. Габдулла подошел, затронул его плечо, но Хикмат не пошевелился.
С кладбища Габдулла пошел один, дома заперся и долго сидел, оцепенев, слыша вокруг себя какой-то странный, монотонный звон. Нежный, доверчивый лик мальчика возникал в пораненной памяти. Вот стоит, совсем еще ребенок, на сыром холоде, у края дебаркадера, с палочками в руке; вот склоняется с кашлем над худым мешком, помогая матери чинить его; вот на базарной площади, среди других бедняков… в тот день мальчика позвали разгребать сугробы в чьем-то богатом дворе, и он прибежал домой, зажав в руке несколько монет, которые с довольной улыбкой отдал матери.
Наверное, в мире есть и доброе, и дурное. Наверное, на верхней точке круга есть иное, противоположное тому, что мы испытываем в худшую минуту. Но мальчик с его ангельской душой, ведь он-то не познал божью справедливость! Что-то злое, не божеское, пресекло его судьбу.
Мальчик мой!.. Если ты родился в доме бедняка, тебе суждена суровая жизнь. Скажем, ты крестьянский сын, тебе четыре года, и хочется бегать, играть, — нет же, тебе дают вицу и отправляют пасти гусей. Еще немного подрос — и тебе поручают овец и телят. Но вот тебе исполняется восемь, твои сверстники из зажиточных семей идут в школу. И тебе хочется вместе с ними. Нет же! У твоего отца не уродилась рожь, надо платить подати, долги, а денег нет, и в доме много ртов… Вот, слышно, в соседнем селе барин открывает спичечную фабрику. Добрый человек, он даже малым детям дает работу. Отец берет тебя за руку и ведет на фабрику.
Если тебя не покалечили машины, если ты избежал чахотки, ты доработаешь до восемнадцати лет. И с фабрики тебя уволят, чтобы взять новых подростков. А в деревне опять неурожай, опять долги, нескончаемая бедность! И ты отправляешься в город. Тебя взяли, например, на ситцевую фабрику, поставили у станка. Непонятная, жуткая штука машина. Повернешь что не так — оборвешь нитку, а то самого тебя зацепит. Но день ото дня все-таки привыкаешь, год и два проходят, ты поднаторел в своем деле, думаешь: что ж, буду всю жизнь ткачом. Но вот однажды хозяин решает уволить половину рабочих: спрос на ситец падает, невыгодно столько людей держать. Идешь к другому фабриканту, а тот: «Нет, голубчики, сыт по горло, у самого бунтовщиков много, устал бегать по полициям».
