Оливер пожал плечами в неопределенности. Ему вдруг вспомнился его разговор со старухой из резервации и ее последние слова, которые он должен был передать Кетрин.
— Дорогой, что-то не так? — Забеспокоилась Барбара, заметив замешательство мужа.
Мужчина почесал затылок, взъерошив свои светлые волосы.
— Просто та женщина — Белая Лилия, сказала мне кое-что от чего мне не по себе.
Барбара присела рядом с супругом и взяла его за руку.
— Ты можешь рассказать это мне?
Оливер развел руками.
— Она сказала мне, что Кетрин стоит знать, что шаман у себя в хокане и ждет ее.
Барбара пожала плечами, не заметив ничего странного в этих словах.
— Ну, наверное, Кет говорила когда-то, что хочет поболтать с шаманом, ты же знаешь, что она этнолог и ей может быть интересна культура навахо. Вот ей Уна Сиху и сказала тебе, что шаман открыт для разговора.
— Да, — неохотно согласился Оливер. — Но мне показалось, что она имела в виду что-то другое. Что-то вообще не связанное с делом.
Барбара понимающе кивнула, и в ее памяти всплыл разговор с незнакомцем в аэропорту. Тот человек, тоже произвел на женщину странное впечатление, и он тоже говорил о Кетрин.
— Тогда, наверное, тебе стоит ей сказать. — Небрежно сказала она мужу.
* * *
Отягощенное смертью тело одиноко лежало посреди пастбища. Это уже не был прежний человек с его мечтами, планами и представлениями о том, как должно жить. Все, чем он грезил превратилось пыль, налипшую на его сапоги и забившуюся в уши. Он больше не был чьим-то отцом, мужем и сыном. Это была всего лишь распростертая на желто-оранжевом песке белково-углеродная масса, становящаяся обедом падальщиков.
— Кто он? — Сухо спросил Питер.
— Кватоко Уэмбли. — Также бездушно ответила Барбара. — Двадцать семь лет. Женат. Три дочери. — Как робот стала она выдавать информацию. — Был найден здесь час назад. Нашел один из пастухов. Похоже что это новая жертва того же маньяка-мескалинщика.
Агенты абсолютно безэмоциально смотрели на перевернутое на спину тело мистера Уэмбли. И лишь негромкие всхлипывания его вдовы легким гулом отдавались в голове.
— Страшно. — Холодно пробормотала Кетрин, не понимая сама, говорит она это о произошедшем преступлении или о том, что эти убийства стали настолько обыденным явлением, не вызывающим уже никаких отголосков в душе.
Питер и Оливер, будто согласившись с женщиной, тяжело вздохнули.
Кет обернулась и нашла взглядом супругу убитого:
— Я пойду, поговорю с ней. — Предупредила она.
Агенты не ответили, и только комиссар бросил ей вслед:
— Яжи. Ее имя — Яжи.
Подойдя к женщине поближе, агент Робинсон отметила для себя, как точно индейцы могут подбирать имена.
Кватоко — значит «птица с большим клювом». А клюв, то есть нос, у него и правда был немаленьким. Сама Яжи — миниатюрная, хрупкая, худенькая, ростом не больше метра пятидесяти и весом килограмм в сорок[8]. Тонкая как тростинка, только что показавшаяся на свет из-под земли. Но сильная, раз могла держаться и покорно смириться со смертью мужа. А то, что она смиренно приняла эту смерть, Кет поняла по ее блеклым, потухшим глазам цвета мокко с белесо-серебристыми крапинками. Но в этом потухшем взгляде не было злости о безвременной кончине любимого, не было непонимания того, как все могло произойти, не было страха перед будущим, не было огня мести, а было смирение. Она смирилась, как мирились миллионы…, как смирилась мать Кетрин.
По коже Кет пробежал холодок. То ли от ветерка, прошумевшего над верхушками хоканов и крышами домиков, то ли от воспоминаний. Она отбросила их в дальний угол своей памяти и обратилась к Яжи.
— Миссис Уэмбли, я понимаю, что сейчас не самое подходящее время… — «Стандартная, избитая, ничего не значащая фраза», — тут же подумала про себя Кет.
— Да, я все понимаю. Задавайте свои вопросы. — Спокойно разрешила Яжи.
— Миссис, Ваш супруг имел врагов — здесь или в городе? Кто-то мог причинить ему вред?
Та посмотрела вдаль, заметив, что тело ее мужа, запакованное в черный мешок, уже погрузили в фургон коронера, и со вздохом повернула лицо к агенту:
— Нет. Никого. Не знаю о них. Кватоко был честным, порядочным и не мог никого обидеть. Специально не мог.
