— Итак, комиссар, я слушаю. — У него был низкий грубоватый голос с хрипотцой, но это могло бы придать ему особого шарма.
— Я начну с главного — сегодня утром мы обнаружили тело пастуха-индейца — Хепи Уайты. — Комиссар замолчал, чтобы уловить реакцию собеседника. На этот раз мужчина несколько растерялся и не таким твердым голосом спросил:
— Как его убили?
— В своем вагончике. Ударом в висок.
— Что? Это не сделали те же кто и убил других, ну, Вы понимаете. — Отрывисто спросил Генри.
Комиссар покосился на подошедшего официанта и дождался когда Меерсон отправит того восвояси.
— Нет. Но с чего Вы взяли, что его должны были убить именно те же преступники?
— Он говорил, что нашел у себя на пороге цветок…этот…как его там… — Меерсон щелкнул пальцами, ища подсказки.
— Пейот. — Кивнул комиссар. — И из этого Вы сделали вывод, что он должен умереть?
— Он боялся этого. — Немного успокоившись, ответил Генри.
— Вы для этого приезжали вчера к нему? — Поинтересовался комиссар.
— Для чего? — молодой человек несколько растерялся. — Нет. Нет. Он просто…я …я помогал ему. Деньгами. После смерти сына ему было тяжело. Я иногда навещал его. Просто чтобы сгладить его одиночество.
— Ясно…
Комиссар видел, что мужчина нервничает, но связывал это с неожиданной и горестной новостью. Меерсон действительно дергал ногой под столом и с некоторым нетерпением отвечал на вопросы Лафарга, но, всегда не задумываясь, уверенно и твердо.
— Как часто Вы бывали у Уайты?
— По-разному. Раз в два-три месяца. Может чаще.
— От него узнали о происходящих убийствах?
— Нет. Из газет. Он только добавил красок. — Генри слабо усмехнулся, вспоминая бурную фантазию своего знакомого.
— Ясно… — Протянул Лафарг. — Он говорил о чем-нибудь, что вызвало бы подобное происшествие?
— Что-нибудь, за что его убили бы? — Переспросил Меерсон. — Говорил о хопи, о какой-то старухе, о незнакомцах, посещавших общину, еще о чем-то, но я толком не слушал. Не обращал внимания. Думал, опять сочиняет.
— Как видите, не сочинял… — Отметил Лафарг. Он хотел еще что-то сказать, но его перебил телефонный звонок Меерсону. Тот взял телефон и раздраженно поговорил со звонившим, затем немного смилостивился, но рассылая проклятья в чей-то адрес, бросил трубку.
— Простите, но мне нужно идти. — Он поднялся и уже на выходе спросил: — Могу ли я попрощаться с ним?
— Поговорите с общинниками. Они должны дать разрешение на присутствие на похоронах. — Ответил комиссар, привстав со стула и наклонив почтительно голову.
Меерсон только качнул головой и вышел. Лафарг еще несколько минут провел в одиночестве, затем позвонил агентам и, предложив им встретиться в участке, отправился туда.
* * *
Узкий коридор на втором этаже был украшен репродукциями художников эпохи Ренессанса. На стенах, обитых панелями из красного дерева и обклеенных шелкографными обоями бордового цвета с черным тисненым орнаментом, висели картины Леонардо да Винчи, Рафаэля, Микеланджело, Тициана. У ажурных перил лестницы, по левой стороне коридора располагалось несколько высоких кресел, обшитых дорогим бархатом. Между ними располагались резные столики, покрытые красно-коричневым лаком. На них стояли небольшие статуэтки, сувениры из разных концов света, керамические горшки, орнаментированные в античном стиле.
Джон Адамс сидел в одном из кресел, опустив голову на крупные широкие руки. Он полностью закрыл лицо ладонями, расставив толстые волосатые пальцы, впустив их в свою густую каштановую шевелюру. Рядом с ним сидела его дочь Глория — молоденькая невысокая блондинка с глубокими синими глазами и длинными, угольно-черными ресницами, а напротив их двоих у стены, рядом с дверью спальни Жаклин Адамс стоял сын Джона — Тревор. Это был молодой человек, высокого роста крепкий, мускулистый с широкими плечами и узкими спортивными бедрами. Он был очень похож на отца и даже его тяжелый, смутный взгляд был необыкновенно близок ко взгляду Джона. И только цвет волос у него, как и у сестры, был отличен — желтоватый блонд.
Они ожидали уже около получаса пока из спальни матери Адамса — Жаклин — выйдет врач. Неожиданно ей стало совсем плохо и пришлось вызвать скорую женщина отказалась ехать в клинику, сославшись на то, что хочет умирать дома в окружении родных. Врач не мог убедить ее, что еще не все потеряно и можно поправить пошатнувшееся здоровье, но она была непреклонна. Теперь к ним пришел семейный доктор, проверить состояние своей пожилой пациентки. Он вышел минут через сорок с озадаченным и огорченным выражением лица.
