– Конкретизируйте, коллега! – изрек он.
– Конкретизирую. Плесните ему на лоб из второй фляжки.
Результаты нового опыта испугали обоих. Кандела раскрыл невидящие глаза, горящие мертвенным желтоватым светом, и глухо заговорил:
– Степень дырчатости сыра напрямую зависит от степени вспененности рек в период половодья, но никоим образом не связана со степенью благосостояния граждан города Кейзенбруннер. Теории, согласно которым размеры дырок в сыре раздуваются искусственно, каждый здравомыслящий гражданин должен признать несостоятельными.
– Я больше не могу! – с отвращением произнес Зимородок. С этими словами он схватил обе фляжки и одновременно излил их содержимое на тело Канделы.
Кандела замолчал, почернел, волосы мгновенно отделились от его головы, тело прямо на глазах начало размягчаться и спустя несколько минут превратилось в небольшую черную лужицу. В ее блестящей поверхности отражались далекие звезды.
– Ну вот и все, – молвил Зимородок и выбросил фляжки в пропасть.
– Посуда-то в чем виновата? – спросил Штранден.
– Не знаю, как вы, коллега, но лично я не рискну наливать сюда питьевую воду.
– Ты прав. – Штранден вытер об одежду вспотевшие ладони. – Это было потрясающе!..
– А у меня какое-то пакостное чувство, – признался Зимородок.
– Да будет тебе! – Штранден хлопнул его по плечу.
Они еще раз взглянули на то место, где еще недавно лежал Кандела, и обнаружили, что лужица уже высохла.
– Там что-то шевелится, – сказал Зимородок. Он поджег еще одну веточку и опустился на корточки. Штранден тоже наклонился. Из черного пятна на дороге стремительно проклевывался острый зеленый росток. Он увеличивался и наливался соками с удивительной быстротой.
– Вот это да!.. – прошептал Зимородок.
Спустя полчаса росток был уже высотою в два локтя, и среди листьев, мясистых, по форме напоминающих мечи, показалась стрела будущего цветка.
Темно-красные лепестки начали раскрываться незадолго до рассвета. Неожиданно послышалась очень нежная, тихая музыка. Лепестки раздвинулись, словно уста в ожидании поцелуя, и обнаружили хоровод тычинок и высокий пестик. Затем пестик шевельнулся и медленно отделился от цветка. Развернулись крошечные полупрозрачные крылья, сходные с крыльями бабочки.
Эти крылышки, трепеща, держали в воздухе миниатюрное тельце человечка, облаченного в изящные серебристые одежды.
Приглядевшись к вылупившемуся чуду, Зимородок со Штранденом так и ахнули: у крошечного человечка-бабочки было хорошо знакомое лицо с бульдожьими щеками и плохо выбритым подбородком. Но глаза его лучились неземным светом, а на губах порхала веселая улыбка.
– Друзья мои! – пропел он хрустальным голосом. – Близится рассвет! Заиграет роса на траве, благоуханием наполнится воздух! Весь день я буду порхать, а ночью лягу спать в душистую постельку внутри лепестков.
И, рассыпая в воздухе светящиеся искры, преображенный Вольфрам Кандела взмыл в небеса.
Если не все путешественники нашли в себе силы для того, чтобы вкусить прелести ужина, то завтраку отдали должное с удовольствием. Людвиг с детским восторгом отправлял в рот куски и, жуя, блаженно жмурился. Гиацинта матерински заботливо наблюдала за тем, как он ест.
Ночное приключение Зимородка и Штрандена, как это ни удивительно, осталось незамеченным.
Марион была скучная.
Дубрава с растерянной улыбкой спрашивал у Мэгг Морриган, нет ли у нее какой-нибудь мази для сбитых ног.
– Вчера нужно было смазать, – сердилась Мэгг Морриган, разглядывая присохшие кровавые струпья. – Бестолочь! Что теперь с тобой делать?
– Не знаю, – честно сказал брат Дубрава.
– У Людвига тоже кровавые раны, – вмешалась Гиацинта. – А он, между прочим, ни слова жалобы не проронил! Что ж, он привык страдать!
– Да и у тебя, золотко, ноги не в лучшем виде, – заметила Мэгг Морриган.
– Я! – Гиацинта усмехнулась. – С самого детства мой удел…
– Между прочим, там, в горах, еще выше, – уже снег, – перебила Мэгг Морриган. – И если не позаботиться сейчас, ты можешь вовсе остаться без ног.
– О, я знаю, – кивнула Гиацинта. – Гниющие раны, отмирающая плоть…
Мэгг Морриган дала ей коробочку с мазью и тряпицу для перевязки.
