– Против чего ты протестуешь, музыкант? – хохоча, допытывалась дочь Кровавого Барона. – Ух, какой верткий!
– Против голого Канделы, – пробормотал Гловач. И сдался: – Пусти, я сам…
И то ли затмение на всех нашло, то ли наоборот просветление, но спустя короткое время все, кроме Канделы, совершенно голые, задыхаясь от смеха, скакали в бешеном хороводе вокруг безжизненной тряпичной игрушки.
Наконец хоровод распался. Каждый потянулся за своей одеждой. Гиацинта обнаружила свое прежнее платье с меховой оторочкой, а Людвиг, ни слова не говоря, забрал ее штаны и рубаху.
Марион подобрала игрушку, повертела ее.
– Мне будет не хватать тебя, Людвиг, – сказала она тряпичному уродцу.
Новый Людвиг, неуверенно переставляя ноги, приблизился к Марион и опустился перед ней на колени.
– Но ведь я никуда не исчез! Я здесь! Я всегда к вашим услугам, ваше высочество…
Марион судорожно вздохнула:
– Все это уже не то… – Она слегка оттолкнула его от себя. – Иди, Людвиг, познакомься с ней… Она давно ждет тебя.
Людвиг нерешительно направился к Гиацинте, а Марион затолкала тряпичную игрушку к себе в торбочку.
Все утро Людвиг провел в обществе Гиацинты, не расставаясь с ней ни на мгновение. Она учила его ходить, держа за обе руки. Людвиг то и дело оступался, и тогда Гиацинта подхватывала его в объятия, и оба негромко, радостно смеялись.
Давно уже у Марион не было такого плохого настроения. Она чувствовала себя одинокой, покинутой. Впервые за много лет Людвиг оставил ее, и она знала, что теперь он больше не вернется. Забавный тряпичный уродец был мертв. Марион даже смотреть на него не хотела.
Из мрачной задумчивости ее вывел голос Зимородка:
– Иди-ка сюда, Марион. Госпожа Изола рассказывает что-то важное. Тебе полезно будет послушать.
– А кому я теперь нужна? – проворчала Марион.
Зимородок искренне удивился:
– Вот тебе на! Как это – кому? А нам? А королю Ольгерду? Идем, хватит кукситься.
Марион нехотя пошла с ним.
На поляне вокруг феи собрались почти все. Не хватало только Людвига и Гиацинты. Изола сидела в центре. Ее платье было усеяно опавшими листьями. Гловач стоял за ее спиной, слегка изогнувшись в полупоклоне, и почтительно наигрывал на лютне. Фея, то и дело бросая на музыканта благосклонные взгляды, пела.
Не сводя с нее глаз, философ нашел руку Мэгг Морриган и осторожно сжал ее. Мэгг Морриган как будто не заметила этого, но что, в таком случае, означала таинственная улыбка на ее лице?
Марион подумала: «Ну что я, в самом деле, так раскисла? Разве Людвиг умер? Подумаешь, беда: лучший друг женится! Через это все прошли, у кого есть лучший друг. И он теперь счастлив. Просто он перестал быть моим. Что с того! Я и сама собираюсь замуж за короля».
Брат Дубрава лежал на земле, широко раскинув руки и полузакрыв глаза.
Изола и Гловач завершили песню изящной руладой. Затем фея рассмеялась и, обернувшись в сторону густой чащи, махнула рукой двум или трем деревьям, как своим добрым знакомым. Стволы слегка расступились и изогнулись, образовав затейливую рамку. В этой рамке появилась отрадная для глаза картина: живописный пенек, обсиженный грибами на тоненьких ножках; на пеньке – счастливый Людвиг, немного смущенный, но уже вполне румяный и вислоусый, а на коленях у него – девица Гиацинта. У дочери Кровавого Барона был несколько отсутствующий вид, будто все это происходило совсем не с ней. И тут Людвиг взял ее лицо в ладони и поцеловал ее десять или пятнадцать раз.
Пан Борживой слегка приподнялся и гаркнул:
– Слава!
– Слава! – подхватили Гловач и Марион.
Людвиг покрепче ухватил Гиацинту и огляделся, ища, откуда доносятся голоса. Но тут деревья выпрямились и сомкнулись, и картина исчезла.
Фея вздохнула:
– Раньше Смарагдовый лес был настоящим прибежищем для влюбленных и фей… А теперь все это редкость.
– Неужели во всем королевстве остались одни только тени да нежить? – спросил Зимородок.
– Нет, почему же, – возразила фея. – В верховьях Синей реки находится Захудалое графство. Там, в горах, до сих пор живут потомки Драгомира Могучего. Того самого короля, дяди Ольгерда, что женился на пастушке… Крепкая порода! Огнедум ничего не смог с ними поделать. Но они не заглядывают в мой Смарагдовый лес. Они водят дружбу с рудознатными колобашками, а нас, фей, считают легкомысленными. Впрочем, я к ним не захаживала и как там сейчас – не знаю.
