– Помогите же мне избежать ее судьбы! – взмолилась Анна Зеедраккен.
– Но как, несчастное дитя, как?
– Познакомьте меня с тем кавалером!
– Нет, – ледяным тоном отрезала Гиацинта. – Это невозможно.
– Но ведь вы не любите его! Он вам не нужен!
– Бесполезно. Разговор окончен.
Анна Зеедраккен удалилась, всхлипывая.
– Не стоило, наверное, так резко с ней разговаривать, – сказала Марион.
– Ты совершенно не знаешь людей, – отозвалась Гиацинта. – Такие девицы набьются в подруги, а там оглянуться не успеешь, как уведут у тебя жениха. – Она помолчала и добавила: – Ты, мне кажется, не такая… Скажи, Марион, а мне самой-то можно с ним познакомиться?
– Вообще-то пока нет. – Марион слегка покраснела.
– Странное дело! Он меня знает, а я его нет.
– Я бы сама очень хотела, чтобы ты с ним познакомилась.
– Как он хоть выглядит?
Людвиг исхитрился и незаметно ущипнул Марион.
– Ну… – протянула она. – Красивый, наверное. – Тут ее осенило: – Зато я знаю, как его зовут! – И продекламировала: – Людвиг-Готфрид-Максимилиан фон Айзенвинтер унд Фимбульветтер!
– Людвиг… – мечтательно проговорила Гиацинта. – Я начинаю любить это имя. Может, я еще буду счастлива?
– А я в этом не сомневаюсь, – заявила Марион. Она чувствовала себя взволнованной.
Разговаривая о том, что главным счастьем в жизни девушки может быть только настоящая любовь, они дошли до дома старейшины, где расположились на ночлег все путешественники.
Почти все уже спали в доме. В саду слышалось приглушенное треньканье лютни. Девушки обнаружили Гловача, полуночничающего в обществе Зимородка и Штрандена. Зимородок махнул им рукой:
– Присаживайтесь. В доме такая душегубка – заснуть невозможно.
Марион и Гиацинта последовали его совету.
Гловач продолжал прерванный было рассказ:
– …И вот, значит, после четвертой кружки он мне заявляет: дескать, великая честь тебе выпала – пить со мною! Поскольку я, говорит, на самом деле натуральный фон-барон, которого родители сдуру обронили в детстве. На рожу-то он, конечно, полный мужлан, но это, как он сказал, у него от воспитания. Но мне он открылся. И что удивительно – он не местный. Детство, говорит, провел в городе. А потом переселился сюда, без родителей. Говорит, другие дети тоже переселились, будто бы призвал их кто-то…
Звезды незаметно бледнели на небе. Марион посапывала на плече у Зимородка. Гиацинта грезила о прекрасном кавалере по имени Людвиг, Гловач что-то сонно наигрывал.
Штранден все-таки пошел спать в дом, а Мэгг Морриган в это время сидела возле колодца вместе с толстой некрасивой женщиной и терпеливо слушала, как та, захлебываясь, говорит:
– Мое настоящее имя – Эленель фон Штербен-Штернен. Хотя все называют меня Мартой Зеедраккен. О, как ненавистно мне это имя! – Она взглянула на свои красные руки, испещренные порезами и ожогами, словно письменами, повествующими о долгой нелегкой жизни. – Дети рождались один за другим. Я рано потеряла свою красоту. Домашнее хозяйство да помощь мужу – он у меня гончар – вот и вся моя жизнь. Ни муж, ни дети – никто не знает о том, кем я являюсь на самом деле. Лишь иногда, ночами, я гляжу на звезды и слышу далекий голос моих предков… И тогда эльфийская кровь согревает мои остывшие жилы, и я становлюсь собой – прекрасной эльфийской девой, заточенной, как в темнице, в расплывшемся теле стареющей земной женщины…
Бездонная вода в колодце молчала, и холодные звезды изливали свой бледный свет. Ночь медленно двигалась к рассвету.
Один Зимородок воспользовался потоком откровений для того, чтобы выспросить про дорогу к Зеленой реке, а заодно узнать и про броды. В поселке нашелся один рыбак, который доходил и до Красной реки, и до Зеленой. Сопровождать путешественников он наотрез отказался, сославшись на домашние дела, но дорогу описал довольно подробно.
Старейшина, не скрывая радости от того, что гости так быстро покидают поселок, подарил им горшочек меда, кусок копченого сала, десяток ржаных лепешек и корзину твердых, как древесина, яблок. Все это сложила в свой короб Мэгг Морриган, а философ Штранден взгромоздил его на себя.
Они вышли в путь за два часа до полудня. Когда поселок уже остался позади, Марион остановилась и обернулась. И тут она заметила на одном из домов большой медный флюгер, ярко сверкавший на солнце. Флюгер был резным и изображал собой странную фигуру голенастого человека, играющего на длинной дудочке. Весь он скорчился, изогнулся, далеко отставил локти, сильно вытянул шею – словно превратился в продолжение своей дудочки. И Марион вдруг почудилось, будто она слышит тонкий, завывающий звук, зовущий в какие-то неведомые дали…
