Марион не то чтобы скучала, пока под крылом Захудалого графа ожидала, какое решение примется и как проляжет дальнейший путь, – а маялась. Всем вокруг было, похоже, не до нее.
Пан Борживой целыми днями угощался, сидя в креслах, слушал пение Гловача и пускал слезу по седым усам. Иная слеза в усах тонула, а та, что поизобильнее, проходила насквозь, падала на пол – треньк! – и разбивалась на брызги. Тогда в глазу у Борживоя что-то вспыхивало, и он тяжело вздыхал.
Вольфрам Кандела влачил жалкое существование, уподобясь моли и скрываясь в шкафах, поскольку маленькая Зора непременно желала с ним дружить – то есть гладить потными ладошками, кормить с пальца, заставлять слушать свое пение и требовать, чтобы он ухаживал за ее куклами как за настоящими принцессами. Куклы Зоры Драгомировны были сделаны из древесной коры, волосы – белый мох, глаза – камушки, приклеенные смолой, а рот прорезан ножом. Кандела испытывал перед ними безотчетный ужас.
Штранден испросил милостивого дозволения ознакомиться с библиотекой. На пыльных полках ученый обнаружил десяток любовных романов, относящихся к эпохе Драгомира I Могучего (Захудалого), а также некоторое число книг по соколиной и псовой охоте, сборник пасьянсов, рукописный свод «Славнейшие стрелки из лука, их деяния и тайные мысли», два обширных труда по слоноводству, выездке и обучению слонов, «Сонник тети Марго» и затрепанный атлас Королевства Пяти Рек. Все это и сделалось предметом совместного изучения Штрандена и Мэгг Морриган, которую он взялся просвещать по части чтения, письма и версификации. Занятиям своим они предавались весьма усердно, так что никакого иного развлечения им не требовалось.
Зимородок держал бесконечный военный совет с графом, Гойко и еще несколькими хмурыми вислоусыми военачальниками. Узловатые пальцы с твердым ногтем чертили по картам, определяя, нагрянуть ли будущему с гор или же из-под земли; повсюду стояли кружки с сидром, а под столом спала, выставляя то хвост, то лапы, старая незлобивая собака. Когда ей наступали на лапу, она просыпалась и принималась ласкаться к графу, который рассеянно отталкивал от себя преданную морду.
Людвиг и Гиацинта хворали. То есть, сперва хворал Людвиг – с непривычки все тело ломило, ноги так и выворачивало в суставах, а в крови загуляла пьянящая горячка. Гиацинта неотлучно просиживала у постели страдальца, кутая его в одеяла и время от времени поднося к его губам питье. Людвиг обливался горячим липким отваром, обжиал губы, но глотал – и блаженствовал. Едва ему стало легче, как без сил свалилась Гиацинта, и настал теперь черед Людвига укрывать ее потеплее, ловить дыхание ее губ – шепчет ли что-то, просто ли вздохнула – и забываться коротким сном, склонившись головою к милым ножкам. В таких переменных утехах проводили они время.
Вот так и вышло, что осталась Марион как будто никому не нужная. А еще никому, вроде бы, не нужен был брат Дубрава. Но уж брат Дубрава-то не грустил и скукою не томился, а вместо того глядел на горы, да на закаты, да на то, как облака то свиваются лентами, то развеваются стягами – вот и занятие брату Дубраве!
Наконец было принято окончательное решение пробираться к Огнедумову логову подземными ходами. Была изготовлена посольская грамота к рудознатным колобашкам – с множеством висячих печатей на цветных лентах внизу листа и красивым узором по краю. Представителем графства отрядили Мирко – дабы показал себя другим и сам в себе многое осознал.
Графиня Зорина, взяв под покровительство девицу Гиацинту, предоставила той свои личные покои и собственноручно помогла ей обесцветить черные волосы, а впридачу подарила белое платье с атласным корсажем, наказав непременно надеть его, когда приспеет время. Гиацинта в слезах расцеловала руки доброй графини, а после категорическим тоном объявила брату Дубраве, Марион и Людвигу, которых встретила, выходя в новом обличии «красотки златокудрой», что ей, «никогда не знавшей материнской ласки, была дана встреча с графиней как искупление страданий… или, лучше сказать, в напоминание… какой должна быть истинная мать для своих дочерей» – поскольку Гиацинта положила себе непременно как-нибудь обрадовать Людвига рождением маленькой герцогини.
