– Вы не знаете никого из его родных, даже ни одной подруги. Но послушайте, Латель, ведь мужчины обычно рассказывают о любовницах.
– Все зависит от человека, а Даниель был очень корректен, серьезен и скрытен.
– В самом деле?
– Он был моим другом.
– Ах, другом! – вспылил Фушероль, – Я все-таки не дурак. Вы утверждаете это, несмотря на то, что он ничего не говорил вам о своих любовных делах? Вы считаете меня идиотом?
Морис предвидел эту вспышку и равнодушно пропустил ее мимо ушей. Он чувствовал, что гнев Фушероля простая поза: комиссар играл роль полицейского, которого нельзя провести, подобно тому, как офицер порой играет роль доблестного солдата.
– Если вы не выложите всего, чем располагаете, – продолжал Фушероль, – это может вам дорого обойтись.
– Я бы мечтал… – начал Латель.
– Здесь я задаю вопросы.
«Да, говорит он как по-писаному», – подумал Морис. Подобные фразы столь часто мелькали в плохих криминальных романах, что Латель никогда бы не воспользовался ими в своих книгах.
– Вы женаты?
Комиссар сопроводил свой вопрос недоверчивым взглядом. С печальным выражением лица Морис ответил:
– Моя жена умерла.
– Давно?
– Семь лет назад.
Изабели было двенадцать, когда ее мать скончалась после продолжительной неизлечимой болезни. Только мысли о дочери поддерживали у Мориса интерес к жизни.
– Когда вы познакомились с Морэ?
– Примерно двенадцать лет назад. С тех пор, как наши сочинения стали выпускаться в одном издательстве.
– У Фонтевро, на улице Миромениль?
– Да, прежде…
Морис обернулся. Худой светловолосый юноша записывал его ответы в блокнот. Сейчас он приостановил это занятие, глядя на комиссара, как собака, ожидающая команды своего хозяина.
– Продолжайте, – поторопил Фушероль. – До того, как Морэ стал издаваться у Фонтевро…
– Тогда он еще не был известным писателем. Пара его романов вышла мизерным тиражом в провинции. Имя издателя могу назвать…
– Лучше потом продиктуете Совину.
Молодой блондин подхалимски улыбнулся.
– Еще сообщите ему имена ваших общих знакомых, – продолжал комиссар.
– Здесь речь пойдет главным образом о коллегах. Нас прежде всего объединяла работа. В личной жизни у меня с Морэ не было ничего общего.
Фушероль оперся обеими руками о стол и, пыхтя, приподнялся.
– Когда вы видели Морэ в последний раз? – спросил он.
– Примерно две недели назад в издательстве. Мы немного побеседовали о разных делах.
– И с тех пор вы о нем ничего не слышали?
– Нет, как же… Он звонил мне вчера утром, – Чуть помедлив, Морис добавил: – Он справлялся о ЦННИ и «Криминалистике».
Почему он не упомянул о Дюпоне? Комиссар был так ему несимпатичен, что Латель не имел никакого желания говорить больше, чем необходимо.
– «Криминалистика»! – презрительно повторил комиссар. – Игрушка для теоретиков, которые ничего не умеют. Мы, практики, на это не имеем времени. Нам приходится думать, как справиться с проблемой без посторонней помощи. – Широким жестом он обвел комнату. – Убийца не обыскивал помещение. Либо ухитрился сделать это незаметно. Вы не знаете, хранил ли Морэ в квартире, деньги?
– Не думаю. За все покупки, даже за мелочи, он платил чеками.
– Кого же вы считаете способным на это преступление? Кто мог желать его смерти?
И Фушероль, как ему казалось, с едкой иронией добавил: – У вас, как специалиста, должна быть какая-то идея.
– Я всего лишь писатель. Кроме того, я только тогда смогу составить мнение, когда познакомлюсь ближе с обстоятельствами дела.
– Дорогой месье Латель, – неожиданно дружеским тоном проговорил комиссар, – к сожалению, мы ничего точно не знаем. Единственный бесспорный факт тот, что ваш друг убит тремя пулями.
– Тремя?
– Две попали в грудь, а третья – в затылок. Значит, преступление совершено не в состоянии аффекта. Убийца хладнокровно прикончил свою жертву. Все говорит о предумышленном поступке.
Движением подбородка Фушероль указал на предмет, завернутый в папиросную бумагу: он лежал на столе.
– Вот единственная улика, которой мы располагаем: орудие убийства.
Совин поспешно принялся рвать обертку.
– Не так быстро, – сказал ему комиссар и, глядя на своего подчиненного, продолжил: – Похоже, убийца специально бросил его возле жертвы. Вероятно, он не хотел обременять себя. Предмет очень массивен, как видите.
