Мона Табор, прочитав статью, замолчала и уронила газету на колени. Она протянула руку к стакану со своим абсентом, потом медленно повернулась к Шайну. В ее глазах появился страх.
– Что вы тут делаете? – спросила она неуверенным тоном. – Что означает эта история с Карлом? Ради бога, говорите!
– Значит, ты не знала, что он легавый? – вмешался Ренслоу. – Тогда можно сказать, что он здорово подцепил тебя! И что делает Карл во всем этом? Боже мой, да говори лее, я ведь тебя спрашиваю…
– Заткнись! – прошипела Мона. – Шайн ведь ничего не знает. Он просто играет пока в догадки.
– Но ведь я-совсем не так далек от истины, – заявил Шайн.
– Выбудете совсем не так уверены в этом, когда с вами покончат! – закричала Мона.
Злоба и панический страх совершенно лишили ее обычного спокойствия. Мона Табор была не так уж далека от трущоб, в которых прошла вся ее юность. Она дрожащей рукой поднесла ко рту стакан.
– Может быть, вы и правильно догадались, – сказал Ренслоу, – Карл Мелдрум сыграл некую забавную маленькую роль. И только не думайте, что я не знал этого. Я просто никогда хорошо не понимал этого типа, но в первый раз, когда я его увидел и когда он узнал, что я брат Леоры Трип, он напился и признался мне, что он ее очень хорошо знал и что так же ненавидит ее теперь. Вот почему я и держал его на примете и поэтому-то я и пришел сегодня сюда.
– Старая, вонючая дрянь! – закричала Мона, – Я не должна была сомневаться, что такой подонок, как ты, обязательно попытается сделать гадость!
Шайн, спокойно сидевший с руками на коленях, внимательно наблюдал за Ренслоу и Моной.
– И все же попробуйте сговориться, – вмешался он, довольный тем, что так повернулся разговор, – Я тоже очень хотел бы вам сказать, кто убил вашу сестру. Мне самому необходимо узнать это. А как вы, Ренслоу?
В глазах бывшего заключенного появилось хитрое выражение, и он несколько замялся.
– Я предпочел бы предоставить выяснение этого вопроса полиции, – сказал он после недолгого раздумья.
– А я совсем наоборот. У меня нет намерения позволить обвинить в несовершенном преступлении Джое Дарнела.
– Но вы, может быть, измените свое мнение, – предположил Ренслоу, – когда мы немного поговорим с вами, вы, может быть, предпочтете быть более хитрым?
– Что это вам приходит в голову? – закричал Шайн – Я ведь вас-то не обвиняю! И если я взваливаю все на шею Мелдрума, чем это может вам повредить или что-то испортить вам? Никто не волнуется от этого… за исключением убийцы вашей сестры…
– Кроме шуток, вы, видимо, принимаете меня за болвана? Я прекрасно знаю, как все это происходит. Я очень дорогой ценой заплатил за эти знания. Двадцатью пятью годами моей жизни. Я вышел из тюрьмы, а тот, который вчера свернул шею моей сестре Леоре, дал мне состояние. Так что могут подумать на этот счет, как вы полагаете? Даже если бы я был за сотни километров от этого дома. Можно ведь подкупить свидетелей, которые будут клясться, что видели меня, входящим в дом моей сестры.
– Вы ничем не рискуете, если у вас есть алиби.
Я никогда не способствовал осуждению невиновного человека. Вот почему и теперь мне необходимо реабилитировать имя Джое Дарнела.
– Ну да! Я уже имел с этим дело и не один год провел в раздумье над этим. Мой отец и судья говорили в свое время подобные басни: «Будь честен, говори только правду и ты ничем не рискуешь!». Проклятые!
Буелл Ренслоу превратился в старого желчного человека. Он весь дрожал, и пистолет его тоже дрожал вместе с ним…
Шайну только оставалось надеяться, что спуск у этого пистолета тугой и он не выстрелит от подобного подрагивания. Он прекрасно знал эти признаки горячки, охватывающей узников, и также поступки, на которые может толкнуть подобный приступ.
