Он засмеялся ей в лицо. Она потеряла вдруг всю свою уверенность, и он увидел в ее глазах страх. Он открыл дверь.
Позади него Мона вскрикнула, прижалась к нему и одной рукой обняла за шею. Так, обнявшись, словно никак не могли разлучиться, они смотрели на человека с седыми волосами, стоявшего на пороге комнаты.
У него было усатое морщинистое лицо, какие-то трагические глаза, обведенные черными кругами. Шайн на вид дал бы ему лет пятьдесят. Человек был хорошо одет: во фланелевый костюм, белую рубашку и синий галстук.
Он стоял на пороге не шевелясь, как бы ожидая, чтобы ему предложили войти в квартиру. Он посмотрел сперва на Мону, потом на Майка.
Его лицо не изменило своего выражения, но у Шайна создалось впечатление, что его узнали. Визитер с седыми волосами держал под мышкой сложенную газету и смотрел на Майка. Потом он небрежно сунул руку в карман.
Шайн иронически усмехнулся. Он оттолкнул Мону и сказал:
– Входите же. Я ухожу.
– Нет, вы не уйдете, – сказал человек, едва шевеля губами, но очень уверенно.
Его правая рука была сжата в кармане. Он повернулся к Моне и спросил:
– Что это означает? Вероятно, я никогда бы не узнал, что он приходил сюда, если бы мне не посчастливилось прийти вовремя.
– А потом? – спросила Мона.
– Ты прекрасно знаешь, что я хочу сказать. Не пытайся…
– Послушайте, – вмешался Шайн, – если вы ее Ромео, вы и договаривайтесь. Она…
– Закройтесь!
Человек быстро вытащил из кармана пистолет крупного калибра. Он приставил его к животу Майка, туда, где пуля причинила бы наибольшие страдания. Он говорил низким голосом, который исходил неизвестно откуда, только не из неподвижных губ.
Шайн несколько отступил. Он был очень хорошо знаком с такой манерой говорить. Это был трюк, выученный в тюрьмах…
Майк вдруг подумал, что он в сущности и не торопится.
– Вы не расстраивайтесь из-за Буелла, – прошептала ему Мона. – Я все равно делаю, что хочу.
– Заткнись, – проворчал человек.
С направленным на Шайна пистолетом, он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Мона пожала плечами и спокойной походкой направилась к дивану. Шайн разглядывал человека. Газета, которую тот держал, была последним выпуском «Дейли ньюс». Шайн подумал, что, вероятно, там был напечатан рассказ Тимоти Рурке, со сведениями, которые сообщил ему Шайн.
Мона сделала глоток абсента и бросила ядовитым тоном:
– А чего ты думаешь достигнуть, придя сюда с петардой в руке? Я попросту выдам тебя фликам, и они…
– Ты никому не выдашь меня, ты и так уже достаточно натворила. Я остаюсь здесь и буду держать свой пистолет до тех пор, пока ты не скажешь мне, что ты рассказала этому легавому.
Шайн отступил к креслу, стоявшему около окна. Мона резко выпрямилась.
– Легавый? Это он-то легавый? Ты что, сумасшедший?
– Нет. Ты не видела специального выпуска сего дня утром с его мордой, а? Этот тип – Майк Шайн. Взгляни-ка сюда, на эту статью в «Нью», – проворчал он, бросив ей на колени газету. – Ты можешь сама убедиться, пришел ли он к тебе, только за тем, чтобы пошутить с тобой!
Он резко повернулся к Шайну.
– Вы ищете бедную жертву, чтобы подсунуть ее на ваше место, да? Очень хорошо. Только не нужно считать меня совершеннейшим тупицей.
Шайн сел с большой осторожностью, держа руки впереди себя.
Сейчас здесь распоряжаетесь вы, – согласился он, – но я вам все же советую осторожнее обращаться со спусковым крючком, Ренслоу. Не забывайте, что вы уже сидели за убийство и что это вам совсем не легко далось.
Перемена, которая произошла с бывшим заключенным при этих словах, была совершенно неожиданной и страшной. Зеленоватая бледность, последствие дней, проведенных в тюрьме, появилась на его щеках, покрытых двухмесячным загаром, полученным под солнцем Флориды. Выражение загнанного зверя появилось у него в глазах, потом они приобрели угрожающий блеск.
– Я этого никогда не забываю, – как-то проскрипел он, – и не частному детективу напоминать мне об этом. Даже если придется запачкать ковер Моны вашими потрохами…
– Испачкать ковер Моны моими потрохами будет совсем не лучшим выходом из положения, – заметил Майк. – Лучше осторожнее обращайтесь с оружием и будьте благоразумны.
