Спекуляция масштабно превосходила каждую из легальных форм торговли. Социалистическое законодательство 1930‐х годов определяло спекуляцию очень широко. Спекулятивной считалась перепродажа краденого, купленного и даже собственно произведенного товара, если он продавался по ценам, превышавшим государственно-кооперативные. Только крестьянам и колхозам разрешалось продавать свою продукцию по рыночным ценам. Но в случае, если ту же продукцию продавал перекупщик, он тоже попадал в разряд спекулянтов. Спекулянтами считались и кустари, которые продавали свою продукцию не через кооперацию, а по рыночным ценам. Неудивительно, что спекуляция представляла один из наиболее распространенных видов экономических преступлений.
Спекулятивный рынок паразитировал на социалистическом хозяйстве. Туда «утекали» пайковые товары, товары Торгсина, коммерческих магазинов, продукция кустарного производства, колхозов и совхозов. Тогда как магазины стояли полупустые, а люди часами простаивали в огромных очередях, на черном рынке можно было купить все необходимое. Завися от социалистической торговли, спекулятивный рынок менялся по мере улучшения экономической ситуации в стране. К концу карточной системы спекулятивный рынок походил на филиал образцовых универмагов и фирменных продуктовых магазинов. Его основной ассортимент составляли уже не подержанные вещи и излишки пайка, а дефицитные товары промышленного производства.
Причиной «утекания» товаров из легальной торговли на черный рынок являлись высокие спекулятивные цены — результат острого товарного дефицита и голодного покупательского спроса. Они в несколько раз превышали даже цены коммерческих магазинов[286]. Доходы от спекуляции впечатляют. По данным фининспекции, минимальные обороты в мелочной торговле составляли 200–300, в крупной — 1000 и более рублей в день. Чем прибыльнее становился черный рынок, тем больше государство теряло от неуплаты налогов и сборов. Только по городу Киеву, например, в 1934 году потери от неуплаты налогов колебались от 500 тыс. до 1 млн руб. ежемесячно.
Масштабы спекулятивной деятельности невозможно точно оценить. В каждом городе работали рынки, в крупных городах через них в воскресные дни проходили сотни тысяч человек[287]. Толпы заполняли не только отведенную для торговли площадку, но и прилегающие улицы, переулки, скверы. Только небольшая часть продавцов, те, кто имел разрешение на продажу, регистрировались у рыночной администрации. Остальные продавали товар на ходу с рук, из-под полы. Внешне отличить трудящегося от спекулянта было невозможно. Да чаще всего никакой разницы и не было. Проверки показывали, что среди спекулянтов и перекупщиков преобладали простые трудящиеся[288]. Не будет преувеличением сказать, что каждый гражданин в той или иной степени участвовал в спекулятивной деятельности на черном рынке, а каждый профессиональный спекулянт имел для прикрытия легальное место работы[289]. В Москве, например, существовала своеобразная биржа по устройству спекулянтов на работу — артель по обслуживанию гардеробов в учреждениях и театрах. Подобная работа оставляла много свободного времени и была находкой для тех, кто занимался перепродажами.
Незаконная частная торговля стала головной болью для Политбюро и Совнаркома. Число их постановлений по борьбе со спекуляцией росло. В августе 1934 года была образована правительственная комиссия по борьбе со спекуляцией во главе с Рудзутаком. На борьбу были брошены НКВД, фининспекция, милиция. По словам Ягоды, в начале 1934 года милиция рассматривала около 10 тыс. случаев спекуляции ежемесячно. Это не включало крупную спекуляцию, которой занималось Экономическое управление ОГПУ. В первой половине 1934 года за спекуляцию были привлечены к ответственности более 58 тыс. человек, в 1935 году — около 105 тыс.[290] По приказанию Политбюро устраивались показательные процессы с заранее известным приговором — расстрел[291]. Приведенные данные, однако, скорее показывают результаты отдельных рейдов по чистке рынков и городов «от паразитического и чуждого элемента», чем действительные размеры незаконных продаж. По признанию Ягоды, несмотря на меры, рынки по-прежнему «были наводнены спекулятивным элементом».
