За фасадом «сталинского изобилия». Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации, 1927–1941 - страница 51

Архивные материалы свидетельствуют, что и без того недостаточные планы завоза хронически не выполнялись. Вместо реальных товаров крестьяне получали бумажки — квитанции, которые подлежали отовариванию в неопределенном будущем, облигации государственных займов. Большую часть времени сельпо стояли полупустыми, являя жалкое зрелище. Для иллюстрации приведу одно из описаний сельского магазина:

Бедствовали не только колхозники, но и все, чье снабжение зависело от колхозных фондов. По сообщениям ЦК профсоюза работников просвещения, куда шел поток жалоб от сельских учителей, плохое питание приводило к голодным обморокам учителей во время уроков, нищенству («Ходят под окнами Христа ради»), массовому уходу учителей с работы, особенно весной, склонению учительниц к сожительству за продукты. Колхозы, сами бедствуя, отказывались снабжать сельскую интеллигенцию. «В лучшем случае там, где местная колхозная общественность и сельсовет внимательно относятся к нуждам школы и учителя, — говорилось в одном из сообщений, — колхозы в каждом отдельном случае по просьбе учителя кое-что ему уступают из своей продукции»[210]. Снабжение сельского руководства было немногим лучше. Секретари и председатели сельсоветов также обеспечивались из нищих колхозных ресурсов да дополнительно за счет крестьянства (2 % начислений на хлебопоставки).

Сельчане, которые получали государственный паек, также бедствовали, ведь они относились к низшим спискам снабжения. Худо-бедно поступали только хлеб и сахар, но, чтобы получить их, нужно было порой отшагать несколько километров в жару и холод до ближайшего распределителя. Положение усугублялось высокой задолженностью государства (достигала 3–4 месяцев) по выплате зарплаты сельским специалистам. Архивные материалы свидетельствуют о том, что бедствовали и работники совхозов. Даже паек директоров совхозов был небогат и выдавался нерегулярно.

Скудость колхозных фондов и государственного пайка приводила к нивелировке снабжения практически всех групп сельского населения. Сельские специалисты и интеллигенция в снабжении занимали низшую позицию в иерархии советской интеллигенции, сельские рабочие — низшую позицию в иерархии рабочего класса, сельское руководство (председатели сельсоветов, колхозов, секретари сельских партячеек) располагалось на низшей ступени в иерархии партийной номенклатуры, от государственного пирога им практически ничего не оставалось. В результате сельское население составляло довольно однородную бедную массу. Хуже было разве что положение заключенных ГУЛАГа, хотя смертность в деревне во время голода 1932–1933 годов, скорее всего, была выше, чем в лагерях. Исключение в скудном сельском снабжении составляли политработники МТС, которые получали красноармейский паек через закрытые распределители «двадцатки» (районных руководящих работников). Однако поток жалоб свидетельствует, что нормы и их пайка в условиях кризиса не выполнялись.

Система государственных заготовок и снабжения приводила к тому, что локальный голод не покидал деревню даже в урожайные годы. Неурожай же, который не учитывали при составлении планов заготовок, грозил голодным мором. Неурожайным стал 1931 год — прелюдия к массовому голоду и предостережение о нем. Несмотря на плохой урожай, планы заготовок в тот год пересмотрены не были. Вот лишь один из примеров. На одном из «хлебных совещаний» в Наркомате снабжения СССР представитель Башкирии говорил:

Последствия не замедлили сказаться. Весной 1932 года из Башкирского обкома партии пришла телеграмма, в которой говорилось, что в колхозах отсутствует продовольственный хлеб, колхозники нищенствуют и пухнут от голода. Весной — летом 1932 года случаи опухания от голода, отравления, вызванные употреблением в пищу суррогатов и падали, рост нищенства были зарегистрированы и в Казахстане