Голод 1932–1933 годов — один из наиболее трагичных уроков истории, который свидетельствует об опасности соединения государственной монополии снабжения и тоталитарной власти. В огосударствленной экономике снабжение, а точнее, неснабжение становилось орудием наказания и расправы[219]. Прекращение государственных поставок в условиях, когда альтернативные источники обеспечения были скудны или вовсе отсутствовали, стоило жизни миллионам людей.
«Считает ли советская власть крестьян людьми?» — этот вопрос, заданный «государственному уполномоченному по коллективизации и посевной кампании» на сельском собрании в одном из районов Сибири, показывает, как чувствовали себя крестьяне в социальной иерархии[220]. В то время как официальная пропаганда твердила о равноправии и «неустанной заботе государства», народ дал четкий ответ на этот вопрос:
Стоит Сталин на трибуне, держит серп и молоток,
А под ним лежит крестьянин без рубашки и порток.
Крестьянам приходилось самим заботиться о себе. Личное приусадебное хозяйство и рынок в обеспечении сельского населения приобретали жизненно важное значение.
Иллюзорные привилегии индустриального авангарда
Первое впечатление человека, посетившего советские города в период карточной системы 1931–1935 годов, можно выразить словами «вряд ли есть другое столь стратифицированное общество». Иностранцы, побывавшие в СССР, отмечали, одни разочарованно, другие злорадно, что идеи социального бесклассового равенства, несмотря на победу революции, остались нереализованными.
Внешняя картина действительно подтверждала подобные выводы. Каждое предприятие, каждое учреждение имело несколько закрытых распределителей, закрытых кооперативов, закрытых столовых, которые обслуживали строго определенные группы населения. Однако присмотримся к иерархии государственного снабжения. Насколько существенны были различия, создаваемые ею?
Бесчисленное множество закрытых распределителей и столовых являлось фасадом, за которым в реальной жизни скрывалась стратификация в бедности. Государственное снабжение не обеспечивало городскому населению, за исключением небольших элитных групп, даже прожиточного минимума. Различия в снабжении были ничтожны. Так описал снабжение Магнитки один из ее рабочих — американец Джон Скотт. Действительно, инженеры и рабочие питались в разных столовых. Однако пища в них была «из одного котла». Преимущество «инженерских», или итээровских, столовых состояло в том, что там было относительно чисто, не толпился народ, не надо было подолгу стоять в очередях, хватало столовых приборов. В рабочей же столовке за спиной каждого евшего стояло несколько ожидавших, чтобы получить освободившееся место, тарелку, вилку, ложку. Единственной разницей в рационе инженера и рабочего на Магнитке было то, что инженер получал на обед 300, а рабочий — 200 г хлеба. Похожая картина существовала и в торговле. По словам Скотта, и в рабочих, и в ИТРовских распределителях хлеб был единственным продуктом, который продавался регулярно. Разница состояла в том, что в распределителях ИТР по случаю можно было купить мясо, масло и рыбу. «По случаю» значило один-два раза в месяц по скудной норме[221].
Американский инженер Джозеф Томсон, который работал в Свердловске, вспоминает, что единственным преимуществом в питании ударников по сравнению с другими рабочими была тарелка горячих постных щей, которую они получали сразу же при перевыполнении нормы. Значит, реальную разницу в этой стратификации представляла всего лишь тарелка кипятка, в котором сварили капусту[222].
Сводки ОГПУ о состоянии продовольственного снабжения крупных промышленных центров за 1930–1931 годы также свидетельствуют об иерархии в бедности. Государственное снабжение не обеспечивало сытой жизни даже индустриальному авангарду. Продукты были низкого качества. Преимущества инженеров и рабочих по сравнению со служащими составляли 0,5–2 кг мяса или рыбы, 400 г постного масла, 500 г сахара, которые выдавали в месяц на всю семью[223].
Летом 1932 года в Ивановской области рабочие неиндустриальных производств получили по карточкам только сахар. По сравнению с ними рабочие ведущих промышленных предприятий снабжались государством лучше. Кроме сахара, они получили мясо, рыбу и крупу. Но сколько? Семье индустриального рабочего, состоявшей как минимум из 3–4 человек, на месяц выдали 1 кг крупы, 500 г мяса и 1,5 кг рыбы. Этого было достаточно всего лишь на несколько дней. Конечно, в глазах одного голодного другой, который раздобыл кусок мяса, — богач, но оба они остаются бедняками. В Иванове и семьи индустриальных рабочих, и семьи рабочих неиндустриальных производств влачили полуголодное существование.
