Юстиниан - страница 86
Пруденций презрительно надул щёки.
— Это всё отговорки. Антиохия защищена массивными стенами, здесь много колодцев, зернохранилища заполнены — да она может месяцами держать осаду! Велизарий скоро придёт на помощь во главе громадной армии. Пока же у тебя есть 6 тысяч римских солдат из её головного отряда.
— Но Велизарий придёт слишком поздно! — в отчаянии вскричал Германус. — Неужели ты не понимаешь, что произойдёт? Шесть тысяч солдат — этого мало, чудовищно мало, они даже не смогут выстроиться вдоль всех стен. Персы ворвутся в город и отомстят за неповиновение — они вырежут мирное население! Так всегда бывает... Ты либо слеп, либо глуп, если не понимаешь этого.
— Да как ты смеешь! — Пруденций побагровел от гнева. — Не думай, что я промолчу и не сообщу об этом императору!
— Думаешь, мне есть до этого дело? — устало и презрительно бросил Германус в ответ. Пытаясь в последний раз достучаться до разума посла, он продолжал в примирительном тоне: — Хорошо, я не должен был так говорить, я погорячился. Но я бы плохо исполнил свой долг, если бы закрывал глаза на реальное положение дел. Хосро безжалостен, но он всего лишь человек, и с ним можно договориться. В Сирии он говорил: «Заплатите — и живите спокойно». Гиераполис уплатил две тысячи серебром — и был спасён. Бергея отказала — и её сожгли. Не думаю, что с Антиохией будет как-то иначе. По всей видимости, Юстиниан просто не понимает всей серьёзности положения. Победы Италии и вера в то, что Велизарий спасёт Восток, сделали его самоуверенным. Возвращайся к нему и расскажи, что с Хосро нельзя играть в подобные игры. Я уверен, у тебя достаточно влияния, чтобы император прислушался к тебе. Если мы заплатим персам, катастрофы можно будет избежать!
По высокомерному и презрительному виду Пруденция Германус видел, что слова его пропали даром. Посол насмешливо бросил:
— Ты так наивен, что думаешь, будто я пойду против приказов нашего императора?
Германус почувствовал отвращение к происходящему и страшную усталость. Пруденций действовал лишь в своих интересах, политика его не интересовала.
— Поступай, как знаешь. Что до меня, то я уйду в Киликию. Не окажу Хосро такой услуги, как захват в плен родственника императора.
Перед самым отъездом Германуса на север Пруденций сообщил гарнизону и населению города волю императора. Шеститысячный гарнизон встретил его слова с тревогой, а народ, в невежестве своём, торжествовал. Самоуверенность горожане унаследовали от своих предков — Селевкидов.
Пока горожане готовились защищать город, Пруденций, уверенный, что статус посла защитит его от персов — дипломатический этикет свято соблюдали и Рим, и Персия, — обосновался в тихом предместье Дафна в ожидании прихода Хосро.
Македонию разбудил громкий и требовательный стук в ворота её виллы, выходившие на тенистую улицу Дафны. Через мгновение в покои госпожи вбежал бледный управляющий, сжимая в трясущихся руках светильник.
— Госпожа... здесь персы! Думаю, это только разведчики, основные силы подойдут завтра.
— Впусти их! — Македония старалась, чтобы голос её звучал спокойно, хотя сердце женщины сильно билось от страха. — Скажи людям, чтобы не оказывали сопротивления и во всём угождали. Если надо, предложи им освежиться и отдохнуть с дороги.
Торопливо одевшись, Македония вышла в атриум, который, как она могла видеть в утреннем полумраке, был уже заполнен десятками всадников довольно дикого вида: на плечах воинов были плащи из грязной овчины. Перепуганная челядь жалась вдоль стен.
Злобно ухмыльнувшись, один из солдат схватил Македонию за руку и бесцеремонно поволок её в дом. Управляющий кинулся на помощь госпоже — но был сбит с ног ударом деревянного щита. Македония торопливо крикнула:
— Не надо сопротивления! Не пытайся мне помочь! Всё, что они могут со мной сделать, не стоит жизни никого из вас.
Втолкнув Македонию в её же покои, солдат грубо швырнул её на ложе. Легко прижав женщину одной рукой, он одним махом разорвал на ней платье. Вонь немытого тела и прокисшей овчины вызывала тошноту. Македония понимала, что беспомощна, и знала, что должно произойти, ещё до того, как перс грубо раздвинул ей ноги. То, что ей предстояло терпеть насилие от мужчины, было совсем невыносимо и вдвойне отвратительно...
