— Боюсь, это всё неуплата налогов, почтеннейший! — промурлыкал Иоанн обманчиво-извиняющимся тоном. — Ты, вероятно, позабыл указать некоторые источники своего дохода. Простая небрежность, я уверен. Возможно, ты прояснишь этот вопрос?
— Обратись к моему управляющему! — рявкнул Максентий. — Ты увидишь, что все мои бумаги в порядке, а налоги полностью уплачены.
— Да, но только с этого поместья! — с сожалением и почти искренним сочувствием в голосе протянул Каппадокиец. — Видишь ли... нам всё известно о твоих складах в Тарсусе и твоём «взаимопонимании» с начальником порта. Он с удовольствием нам всё рассказал, после того как случайно сломал два пальца. Несчастный случай, да. Шёлк из Китая, ввезённый контрабандой из Персии. Амфоры с оливковым маслом — с Крита. Вино — из Сирии... Мне продолжить, уважаемый?
— Я не знаю, о чём ты говоришь! — Максентий страшно побледнел, говоря это.
— Ц-ц-ц! — Иоанн предостерегающе вскинул палец и надул щёки. — Крайне неразумно и недальновидно так говорить.
Он коротко кивнул своим спутникам, и они двинулись вперёд, снимая с поясов короткие дубинки.
— Я декурион! Почётный гражданин города! — завопил Максентий. — Вы не можете меня трогать! Это противозаконно!
— Боюсь, это не так, уважаемый. Времена изменились. Теперь все, кто уклоняется от налогов, подвергаются наказанию. Разумеется, только те, кто будет не слишком... сговорчив, так скажем.
Десять минут спустя Максентий — с двумя сломанными рёбрами и свежими ссадинами на лице — безропотно подписывал бумаги, в которых указывалась сумма недоплаченных им налогов.
— Всё, что нужно, вы получите у моего управляющего! — бормотал Максентий разбитыми и опухшими губами.
— Благодарю вас, добрый господин! Вы действительно нам очень помогли, — вежливо откликнулся Иоанн Каппадокийский.
На второй год своего совместного правления Юстиниан и Феодора получили известие, что Антиохия опустошена ужасным землетрясением. Щедрые и отзывчивые по натуре, император и императрица выплатили из казны — личной и имперской — огромные суммы, чтобы восстановить город и поддержать его граждан. Отдельную помощь получила Македония.
— Мы должны сделать всё, чтобы помочь нашей подруге! — сказал Юстиниан своей супруге. — Пока её дом восстанавливается и дела не приведены в порядок, она будет жить в императорском дворце.
Феодора предвкушала приезд своей любовницы со странной смесью трепета и восторга. Её любовь к Юстиниану была глубока и сильна — но это был ровный и мягкий свет агапэ... Ревущую страсть эроса она познала лишь с Македонией. Разгорится ли это пламя вновь, когда они встретятся? Она никогда не изменяла Юстиниану, да и не была искушена в тайных любовных связях. До сего момента не была.
Будет ли её связь с Македонией считаться прелюбодеянием? Наверное, нет — в строгом юридическом смысле...
В римском праве вопрос о прелюбодеянии возникал лишь тогда, когда были сомнения в законности происхождения наследников. Пока ничего не грозило наследству, внебрачные связи особенно не преследовались — хотя и не поощрялись церковью. Вряд ли кто-то заговорит о прелюбодеянии, но всё же... лучше им с Македонией остаться добрыми подругами. Ничего больше. Феодора не станет совершать ничего, что могло бы ранить Юстиниана или причинить ему вред. Однако соблазну предстояло находиться на расстоянии вытянутой руки; июль Феодора обычно проводила в своём летнем дворце в Гиероне, небольшом городке на берегу Босфора, и была ошеломлена, когда Юстиниан, вместо того чтобы поселить Македонию в императорском дворце, предложил ей погостить у Феодоры в Гиероне.
— Вам двоим надо вволю посплетничать! — ласково улыбался Юстиниан. — Во дворце бедная Македония заскучает, хотя вы виделись бы и в этом случае.
Итак, после официального приёма и обеда в честь Македонии во дворце обе подруги переправились через Босфор на пароме. Рабы отнесли вещи в покои гостьи и удалились; Феодора и Македония остались наедине.
Теперь, когда они были одни, Феодора чувствовала странную неловкость. Она не знала, что ей делать дальше...
— Тебе... всё нравится? — тихо спросила она.
