Дункан скулил, рвался с цепи, а Юрка всё дальше уходил от вольеров, и было ему так грустно и тоскливо, как в то утро, когда увезли в больницу Шаха.
Не сразу заметил, что от проходной ему машут часовой и «дядя Стёпа», кричат что-то. Юрка обрадовался: наверное, Шах приехал! Помчался напрямик, то проваливаясь в рыхлые сугробы, то расплёскивая лужицы.
Точно, Шах приехал! Он стоял у машины, опираясь на палочку, все, кто тут был, окружили его, спрашивают что-то, а ему же, наверное, больно стоять на раненой ноге. Вот люди... Ну как они не понимают?..
— Шах!— крикнул Юрка. Тот обернулся, зашагал, прихрамывая, навстречу. Как он исхудал, а — весёлый, улыбается: рад, что вернулся, что они встретились.— Здравствуй, Шах!
— Юра... какой большой стал, прямо мужчина! Ну, здорово! Видишь, не попал я в другую часть, не перевели, домой вернулся!..
— Ты вернулся, а я уезжаю,— с горечью сказал Юрка.
— Что ж, мы военные люди, у нас всегда так бывает. Ничего, не грусти, я тебе письма писать буду. А ты будешь?
— Конечно. Шах, у тебя нога не болит?
— Побаливает. Только мне велено ходить как можно больше.— Шахназаров обнял Юрку свободной рукой, привлёк к себе.— Ох ты, добрая душа! Пойдём побродим?
— Не надо бродить,— отмахнулся Юрка.— Давай вот под этой ёлкой постоим. Это наша ёлка, правда? Помнишь, ты меня отсюда вызывал: фью, фью, фью? А я, когда убегал от мамы на ночные занятия, тут переодевался в военное, а вешалку на ветку вешал.
— Силё-он!— засмеялся Шахназаров.
К ним подошёл «дядя Стёпа». Передал Шаху что-то, завёрнутое в плотную бумагу, потом, подмигивая, достал из кармана чёрный пакет, выщелкнул из него и раскрыл перед Юркой веером с десяток фотокарточек: гляди!
На одной увидел Юрка себя и Шаха — чистили картошку, на другой он, Юрка, ведёт с поста Венеру, на третьей — кормит Дункана, а вот здесь — в караульном помещении собирает пистолет.
— Когда же ты снимал?— удивился Юрка.
— А я — невзаметку. Бери на память! Ну, Юра, всего тебе доброго! Как говорят, расти большой, да не будь лапшой. Всё. Я пошёл. До свидания!
Юрка взглянул на Шаха, и показалось ему, что друг его загрустил. Надо подбодрить его, обрадовать. Юрка достал из кармана складной нож:
— Возьми, Шах. Если опять шпион: ты его — чик!— и готово.
— Спасибо, Юра! О-о-о, теперь мне сам чёрт не страшен. Спасибо, друг! Возьми и от меня на память.— Шах протянул ему пакет, завёрнутый в плотную бумагу.— Тут альбом про «Варяга». Хорошие на нём были ребята! Слушай, Юра, давай-ка споём напоследок, как пели когда-то... Помогай!
— Наверх вы, товарищи, все по местам,—
Последний парад наступает...—
запел тихонько Шахназаров. «Врагу не сдаётся...» — попытался подтянуть Юрка, и опять ему стало как-то грустно, тоскливо, какой-то ком подкатил к горлу,— песня не получилась.
— Ладно,— сказал Шах.— Знаешь, о чём я сейчас думаю? Из тебя может выйти хороший офицер. Пройдёт, положим, десять лет, и вернёшься ты сюда командиром, станешь солдат обучать...
— Ага... а тебя здесь не будет...
— Другие будут, такие же, как я. Пойдём, Юра, тебя уж, наверное, заждались...
Как раз было время прощаться. Грузовик, в кабине которого уселись рядом с шофёром мама и Оля, уже тронулся с места, набирая скорость, папа подходил к «газику», провожающие его офицеры и солдаты желали ему доброго пути и всего самого хорошего.
— Товарищ подполковник, не забывайте нас...
— Приезжайте летом за грибами. С Юркой!
— Юра, до свидания! Пиши нам!
Шахназаров сдавил Юрке локоть, сказал, грустно улыбаясь:
— Прощай, друг... Хорошенько учись, слышишь? И знаешь что — всегда будь солдатом...
Юрка уселся на заднем сиденье. Папа захлопнул дверцу, «газик» помчался.
Юрка неотрывно глядел в заднее оконце. Проходная и солдаты у ворот — всё дальше и дальше. Шах — на самой бровке шоссе. Опираясь на палочку, он спешит вслед уходящей машине, будто намеревается догнать её и сказать Юрке, что сказать не успел. Потом и он останавливается и медленно поднимает руку.
А оконце почему-то тускнеет, точно его затянуло туманом. Не сразу понял Юрка, что дело не в тумане. Прильнув лицом к самому стеклу, украдкой провёл рукой по глазам.
