Разбудил его в это утро шум моторов: машины шли в городок. Наверное, комиссия приехала, а он... проспал, соня несчастный, и теперь пропустит всё самое интересное...
Метнулся к окну, вздохнул с облегчением — в настежь распахнутых воротах у проходной скрывались цистерны с надписями: «Огнеопасно».
Ночью прошёл дождик: на обочинах дороги, в кюветах поблескивали лужицы, за окном сочно сверкали под солнцем лапки елей и сосен, точно их помыли из шланга.
Солнце поднялось пока невысоко, но теперь оно всходит не так уж и рано, опять забираться в постель, пожалуй, не стоит. На цыпочках Юрка прокрался в прихожую, взял из комода папин асидол, щёточку, фланелевую ветошку, и тут из спальни, убирая волосы, вышла мама, спросила удивлённо:
— Что это ты поднялся ни свет ни заря?
— Надо потому что. Сейчас комиссия приедет, а у меня пуговицы нечищены.
— Неужели и тебя будут проверять?
— Конечно. Ну как ты не понимаешь?
До приезда комиссии Юрка успел забрать с поста Дункана и накормить его. Сам позавтракал с солдатами.
Комиссия — офицеры штаба полка — приехала в двух «газиках» и маленьком автобусе.
И тут Юрка увидел отца. Выйдя на середину плаца, он — высокий, стройный, подтянутый — громко скомандовал: «Дивизион, смирно!» — и направился к прибывшим, чётко печатая шаг. Солдаты и офицеры, где бы кто из них не находился, встали по этой команде и застыли как вкопанные. Юрка тоже принял положение «смирно» — руки по швам, пятки вместе, носки врозь.
— Вольно!— донеслось наконец, и почти тотчас последовала новая команда: — Дивизион, строиться. Побатарейно, повзводно — в две шеренги... становись!
В строй Юрка встал рядом с Козыревым. Голова «дяди Стёпы» возвышалась над всеми на правом фланге, Шахназаров стоял где-то посередине строя, его Юрка увидеть не успел — комиссия приближалась.
Первым шёл высокий седой подполковник. Наверное, он был главнее папы, потому что папа шагал не рядом с ним, а немного справа и позади. Остальные офицеры держались чуть в стороне.
Подполковник шёл медленно, ненадолго останавливаясь то перед одним, то перед другим солдатом, и тогда солдаты представлялись ему:
— Ефрейтор Сорокин, оператор.
— Ефрейтор Шевченко, планшетист.
— Рядовой Веточкин, второй номер пусковой установки.
Подполковник строго оглядывал солдат с головы до ног, точно хотел придраться к чему-то, и оттого, что придраться было не к чему, сердился. Когда между ним и левым флангом оставалось шага три, Юрке вдруг стало страшновато. Убежать бы, спрятаться вон там, за ёлкой, и оттуда спокойно поглядывать. Но убежать незамеченным не удастся, придётся стоять в строю до конца.
— Ефрейтор Самохвалов, дизелист.
— Рядовой Козырев, оператор.
Юрка покосился на подполковника и сразу понял: тот глядит вовсе не на Козырева, а на него, глядит строго и удивлённо, будто хочет спросить: «А ты откуда тут взялся?» Юрка смешался было, но тут же постарался взять себя в руки: если он сдрейфит, стушуется, что о нём подумают потом Шахназаров, «дядя Стёпа», Козырев, сержант Воронин? Да и папа, наверное, будет недоволен. И, слегка пристукнув каблуками, Юрка чётко доложил:
— Рядовой Яскевич, второй помощник начальника караула по службе выводных караульных собак.
Проверяющий и папа переглянулись. Папа едва заметно кивнул, седой подполковник не то чтобы усмехнулся, а словно бы посветлел лицом:
— А зовут вас как, рядовой Яскевич?
— Юрка.
— Будем знакомы. Подполковник Волошин, Иван Сергеевич.
— Очень приятно,— сказал Юрка, пожимая протянутую руку.
В строю кто-то хихикнул. Офицеры из комиссии улыбались.
Смотр вскоре закончился. Было объявлено: через десять минут начнётся проверка физической подготовки. Солдаты столпились в курилке. Юрка примостился рядом с некурящим Шахназаровым, от которого сегодня резко пахло одеколоном и сапожной ваксой. Шах, положив ему руку на плечо, привлёк его к себе и покивал головой, что, наверное, означало: «Молодец Юрка, мне за тебя не стыдно». Он был спокоен, как и «дядя Стёпа», и сержант Воронин, а вот Козырев волновался.
