— У меня есть!— сорвался с места вратарь.
— Только быстрей, а то ведь мы солдаты...
— Я мигом!..
Шахназаров не зря волновался. На огневой позиции уже заметили его необычно долгое отсутствие. Солдаты, пообедав, сидели в курилке в ожидании писем, замполит майор Зотов ждал и не мог дождаться свежих газет. А в вольерах носились голодные Рекс и Венера.
Едва Пилипка, запыхавшийся, вспотевший, вручил Юрке звёздочку, Шахназаров, наспех поблагодарив его, выскочил на шоссе.
— Помчимся, Юрка, пока на своих двоих, а там, может, попутку перехватим.
Их обгоняли грузовики разных марок, машины с надписями: «Молоко», «Техпомощь». Шахназаров, а потом и Юрка «голосовали» всем подряд, но одни шофёры, казалось, не замечали их, другие показывали — сворачиваем, мол, с вашего маршрута.
Они уже не шли, скорее — бежали. Заслышав гул мотора, поднимали руки просто так, на всякий случай, даже не оглядываясь.
Наконец один из грузовиков сбавил ход и, взвизгнув тормозами, остановился. Шахназаров метнулся к шофёру, попросил:
— Подбрось, друг, до Подлипок. Синим огнём горим...— подсадил Юрку, плюхнулся на сиденье, вытер со лба пот пилоткой, кивнул на спидометр: — Максимум выжать можешь?
— Попробую,— усмехнулся шофёр.— Надо же выручить бедных самовольщиков.
Грузовик рванул с места и помчался. Алый, чуть выцветший флажок на стержне, припаянном к крышке радиатора, полоскался часто и трепетно.
— Сам недавно гимнастёрку снял,— подмигнув Шахназарову, сказал шофёр.— Считай, проявляю солидарность.
— Спасибо. Если не секрет — женатый?
— А как же. Два месяца. Парень-то твой, кажется, задремал...
— Разморило. А я вот в этих, в сердечных, делах — робкий. Есть тут одна девушка, но... получается у меня какая-то ерунда: при людях ещё так-сяк, а когда одни — становлюсь телёнок-телёнком.
— У меня тоже поначалу не клеилось.
— Как же ты вышел из этого красивого положения?
— Стихами взял. Прямо вот так за рулём и сочинял, пока чуть не сотворил аварию.
—- Нет,— угрюмо сказал Шахназаров,— у меня стихами не пойдёт.
— Я помогу,— подал голос Юрка.— Я, знаешь, как здорово умею сочинять стихи! Слушай: туча плывёт, дождик идёт... Складно?
— Ну вот,— засмеялся шофёр,— одна голова хорошо, полторы — лучше.
«Почему — полторы?— подумал Юрка.— Выходит, у Шаха голова, а у меня только половинка. А-а, ну ладно...»
За поворотом шоссе показались Подлипки.
— Тормозни у почты,— попросил Шахназаров.— Спасибо, друг!
На почте была лишь Таня.
— Наши все обедать ушли,— сказала она, подавая Шахназарову сумку.— Ой, тяжелющая... Как ты её и дотащишь?..
— Не привыкать.
— А я осталась...— Таня отошла к окну, уселась на подоконник.— Работа такая, все сидишь, сидишь. Растолстеешь в два счёта...
— Ну это ты зря,— сказал Шахназаров, лишь мельком взглянув на девушку.— Что не красишься, это — законно! Зачем? Ты и так... у тебя и так лицо выразительное, и глаза, и в общем — всё. А морить себя голодом? Не одобряю.
— Растолстеешь в два счёта...— Таня почему-то покраснела и, хотя по-прежнему улыбалась, опустила глаза.
— Шах, пойдём...— протянул Юрка.
— Подумаешь, беда великая,— не обращая на Юрку внимания, убеждал девушку Шахназаров.— Да если хочешь знать, растолстеть — это тоже не так просто. Я вот, например...
— Шах, мы же опоздали...,
— Учтём,— сказала Таня, по-детски болтая ногами.— Костя, а почему тебе никто не пишет? Какой-то у вас там Козырев каждый день по три-четыре письма получает, а тебе за всё время ни одного-разъединственного...
— Некому писать потому что,— ответил Шахназаров, растерянно улыбнувшись.— Я ведь детдомовец. Воспитательница у нас была, Анна Мефодьевна,— мы её все мамой звали,— она писала. Недавно умерла...
— Старенькая была?
— Вовсе не старая... Болела чем-то.
— Костя, а девушка эта почему тебе не пишет?
— Какая девушка?
— К которой сегодня в райцентр ездил.
Шахназаров засмеялся:
— Там у нас были другие дела. Нету у меня никакой девушки, и ещё никогда не было... Слушай, Таня, а тебе часто приходят письма?
Таня спрыгнула с подоконника, стала поливать из молочной бутылки цветы в горшочках.
— Иногда приходят. Подружки... одни учиться уехали, другие замуж выскочили...
