— Ты жена офицера, Машенька, пора бы привыкнуть...
Мама вздохнула:
— Нас-то хоть встретят? Или всю ночь на разъезде будем торчать?
— Обещали машину. Послушай, Маша, помнится, наш попутчик по самолёту, ну тот самый — Михаил Павлович, из Москвы, кажется, на юг собирался лететь?
— Ну и что? Теперь уж, наверное, улетел.
— Да нет же! Когда искал Олю, столкнулся с ним. Он сделал вид, что мы незнакомы.
— Возможно, ты обознался.
— Ну уж нет! Память на лица у меня хорошая.
Юрка насторожился. Выходит, дядя Миша тоже приехал в Белореченск? Зачем? Может, надумался всё-таки сказать папе, что его сын разболтал военную тайну? Тогда почему сделал вид, что не знает папу? Этих взрослых никогда до конца не поймёшь...
— Странно, странно,— продолжал недоумевать папа.— Ладно, мать, подремли маленько. Ехать нам ещё целый час.
Юрке этот час показался долгим-предолгим, и поэтому, когда папа велел собираться, он обрадовался, собрался раньше всех и даже безо всяких напоминаний взял пузатую авоську, которая ему за долгую дорогу порядочно-таки надоела.
За окном уже была ночь. Только вплотную прислонившись лицом к стеклу, можно было заметить отдельные деревья, подступающие к самой дороге,— дальше чернел непроглядный лес. Неожиданно во тьме мелькнул огонёк, потом ещё несколько. Поезд остановился.
Папа с чемоданами сошёл на перрон первым, принял на руки спящую Олю, помог сойти маме. Юрка спрыгнул самостоятельно.
Поезд тронулся. Папа ушёл искать машину.
Юркины глаза постепенно свыкались с темнотой. Вскоре он различил не только приземистую будочку разъезда с единственным освещенным окном, но и площадку, вдоль которой стояли столбы с лампочками, лампочки почему-то не горели. Он засмотрелся на свет в окне и неожиданно вздрогнул: мимо будочки прошмыгнул высокий дяденька в сером плаще и тёмной шляпе. Это опять был он, человек со шрамом. Да куда же он подевался? Может, затаился в темноте, ждёт?
«Ну чего он ко мне привязался?— тревожно подумал Юрка.— И место в самолёте у окошка уступил, и такого славного медвежонка подарил, а сам... Что ему от меня надо?»
Хлопнула дверь. Из будочки вышли двое — папа и ещё какой-то офицер. В темноте заурчал мотор автомобиля, вспыхнули фары.
«Папочка, миленький, скорей! Уедем скорей!..»
Папа и незнакомый офицер приближались. Шуршали камешки под их тяжёлыми сапогами. Неожиданно папа громко засмеялся:
— Маша, глянь, кого я веду!
— Разве в такой темнотище увидишь?— сказал тот, кто шёл с ним, и мама обрадовано метнулась в нему:
— Павлик!.. Зотов! Ты здесь?
— Уже полгода. Подчиняться твоему муженьку буду, дорогая Машенька. Это кто же у вас — сын и дочь? О-о, какой уже Юрка большой! А девицу вашу как зовут?
— Олей,— сказала мама.— Она спит.
— И всем пора спать. Так что прошу к нашему шалашу.
Опять ехали в «газике». Юрка услышал сквозь дрёму:
— А школа — далеко?
— Километра четыре.
— Магазин ещё дальше?
— Большие — двадцать семь вёрст, и все — лесом. Опять кто-то вздохнул. Наверное, мама. «Ох, уж эти женщины...» — подумал Юрка, засыпая.
Сперва раздался слаженный и тяжёлый топот шагов, потом высоко взвился звонкий запев, будто включили радио:
Путь далёк у нас с тобою,
Веселей, солдат, гляди!..
И тут же грянул дружный припев с лихим свистом:
Вьётся, вьётся знамя полковое,
Командиры впереди...
Солдаты, в путь!
Юрка открыл глаза: увидел пустую комнату с голыми стенами, ещё одну комнату с полуоткрытой дверью. Там, за дверью, спала Оля на составленных чемоданах, а сам он, оказывается, спал на полу. Он не помнил, когда и как они очутились здесь. Выглянув в окно, увидел полосатый шлагбаум, часового у будки, проходную, высокий сплошной забор, из-за которого выглядывала островерхая крыша водонапорной башни, и понял наконец, что это и есть военный городок, куда папу назначили командиром.
Шаги и песня постепенно удалялись. Потом стало тихо.
Где-то далеко гудел самолёт. Юрка подбежал к окну, долго всматривался в небо, но самолёта так и не увидел.
Ярко светило солнце. Сверкали стёкла в окнах одноэтажных небольших, похожих один на другой, домиков по ту сторону дороги. Их было три, как и на этой стороне. Юрка догадался: в них жили семьи офицеров.
