Юрий Тынянов - страница 174
Почему три романа обязательно должны были стать трилогией, не говорится. Может быть, потому, что они написаны о трех поэтах? В каждом романе по поэту?
Мнение это неверно. А если в некоторой степени и верно, то лишь для самого Тынянова, а не для исследователей.
Весьма возможно, что Тынянов в какой-то момент (вероятно, после «Кюхли») начал задумываться о связях написанного и предполагаемых романов; можно допустить, что он даже говорил об этом (за чаем). Писатель мог думать, что три романа станут трилогией, потому что видел третий роман законченным. Но третий роман закончен не был, а написанные части серьезных оснований считать их завершением цикла не дают, и критики (и дилетанты) лишь повторяют слова Тынянова или друг друга, не задумываясь над тем, что это и фактически и методологически неверно и что ошибка связывает вещи, которые не связываются. Все это из любви к «порядку», подчас призрачному и надуманному. В творчестве Тынянова-романиста этого порядка нет. Взаимоотношения его романов значительно более сложны, чем кажется иногда исследователям и, может быть, казалось самому автору.
Три романа Тынянова не трилогия, а дилогия и еще один роман. Связаны между собой только «Кюхля» и «Смерть Вазир-Мухтара». «Пушкин» стоит отдельно и непосредственного отношения к ним не имеет. Основания для объединения романов в трилогию чисто внешние и за пределы общности героев и времени не выходят. (Под временем, очевидно, имеется в виду «эпоха» вообще, что-то вроде «эпохи расцвета абсолютизма» или что-нибудь подобное.) Даже профессиональная общность героев призрачна. Три книги Тынянова — это книги о двух поэтах и одном Вазир-Мухтаре. Грибоедов демонстративно взят не как писатель, а как чиновник, и смысл «Смерти Вазир-Мухтара» именно в том, что это книга о гнете роковой власти, которая превращает поэтов в лжецов, льстецов и чиновников, которая убивает поэтов. Самой главной связи — единства идей — в романах нет. Это вызвано разным отношением автора к материалу, и следствием Этого оказалось отсутствие стилистического единства. Единство идей было подменено схожестью материала. Люди в первых двух и третьем романах разные, взаимоотношения их различны, и различно отношение к ним автора. То, что говорит автор «Пушкина», не всегда тоже, что говорит автор «Кюхли» и «Смерти Вазир-Мухтара», и непохожесть связана не с развитием тенденций первых романов, а является чем-то вступающим в противоречие с ними. Это случилось потому, что между «Кюхлей» и «Пушкиным» десять лет, и за эти годы произошли важные исторические события, было много пережито, много написано и многое понято иначе.
Я никогда не начал бы столь академического, почтенного и даже так называемого «диссертабельного» диспута на тему «трилогия — дилогия», если бы, кроме академических, почтенных и «диссертабельных» причин, у меня не было других.
Несомненно, «Пушкин» связан с предшествующими книгами Тынянова, но не больше, чем обычно одни книги связаны с другими у одного автора. Три романа, может быть, и были задуманы как трилогия, но трилогия не вышла потому, что в трех романах отсутствует главное, что превращает отдельные произведения в цикл: внутреннее единство частей, сквозной внутренний образ, одна идея и общее намерение. В трех романах не одна, а две идеи. Первая «Кюхли» и разными путями — то по сходству, то по контрасту — связанная с нею идея «Вазир-Мухтара», вторая — «Пушкина».
Слова «внутреннее единство» и «внутренний образ» приходится оговаривать специально и предупреждать, что никакого провиденциального смысла в них не вкладывается, а имеются в виду совершенно конкретные и совершенно простые вещи: под внутренним единством и внутренним образом подразумевается общий нескольким произведениям тематический мотив.
