Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара - страница 92

, ставшая доминирующей характеристикой «новорусской» реальности, в равной мере привлекает двух авторов. Абсурд для них – не прием иносказания, а форма существования постсоветского человека, краеугольный принцип его мышления. Оба автора также заняты поиском способов описания и анализа парадоксов, то и дело возникающих в обстановке подобной утраты определенности. В этом прослеживается преемственное отношение писателей к традиции ОБЭРИУ, к принципам литературы абсурда, оформившимся в русской литературе в 1920—1930-е годы. Этот аспект окажется важным для последующего анализа феномена постсоветского человека в интерпретации наших авторов. Изначально может показаться, что если Сорокин прямо апеллирует к национальной проблематике, основываясь на анализе интеллектуального пространства сугубо «земли Русской», отграниченной от всех иных земель «Великой Русской Стеной», то вердикт Полякова имеет более общий характер и отсылает нас к ходу развития всей человеческой цивилизации. Безусловно, произведениям и Полякова, и Сорокина свойственно стремление к универсальной проблематике, тяготение к постановке онтологических вопросов, однако еще сильнее в них присутствует связь с русской литературной традицией, что само по себе выделяет приоритетность именно национального аспекта.

Одним словом, в центре нашего внимания оказывается несколько текстов: пьеса («комедия для взрослых в двух актах», по авторскому определению жанра) Юрия Михайловича Полякова «Хомо эректус, или Обмен женами»[47] (2003) и ряд произведений Владимира Георгиевича Сорокина. Как и любой другой художественный текст, пьеса «Хомо эректус» без труда может быть соотнесена с корпусом близких к ней по времени своего написания текстов. И наиболее «близким» контекстом в ситуации параллельно ведущихся художественных поисков для «Хомо эректуса» оказываются во многом предвосхитившие поляковскую пьесу роман «Норма» (1979‒1984, 1994) и киносценарий Сорокина «Москва» (1995–1997), а также продолжившее этот текстуальный «диалог» либретто к опере «Дети Розенталя» (премьера состоялась на Новой сцене Большого театра 23-го марта 2005 года; композитор – Л. Десятников). Список сорокинских произведений, с которыми так или иначе перекликается или сближается этот и другие тексты Полякова (например, повесть-антиутопия «Демгородок» (1993), повесть «Небо падших» (1997) и др.), думается, может и должен быть продолжен. Задача же данной работы как раз и состоит в попытке показать, что общего между анализируемыми текстами и – шире – ощущением стиля эпохи, воплощенным в произведениях Полякова и Сорокина рубежа ХХ – начала XXI веков, больше, чем может казаться на первый взгляд.

Среди первых произведений, тематическую доминанту которых составляют фиксация и анализ «нового постсоветского московского стиля жизни»[48] и, следовательно, «перерождения» в условиях этого «особого стиля бытия»[49] Homo Soveticus’а в тип «нового русского» человека, следует назвать киносценарий «Москва»[50] (1995–1997). Написан он В. Сорокиным в соавторстве с А. Зельдовичем. В «Москве» Сорокин после продолжительного молчания уже в постсоветских условиях жизни обращается к «новорусской»[51] проблематике (которая в высшей степени интересует и Ю. Полякова). Спустя практически 20 лет после завершения работы над «Москвой» в разговоре с А. Архангельским писатель заметит, как бы резюмируя опыт своих наблюдений над «новым» типом человека:

Да, я бы сказал, что я разочаровался в человеке постсоветском больше, чем в советском. Потому что в советском человеке была некая надежда – что он сможет рано или поздно преодолеть в себе вот это «советское, слишком советское», что это кончится вместе со строем. Сейчас понятно, что <…> постсоветский человек не только не хочет выдавливать из себя этот советский гной, а, напротив, осознает его как новую кровь. Но с такой кровью он становится зомби. Он не способен создать вокруг себя нормальный социум. Он создает театр абсурда[52].

Московская тема для выходца из круга концептуалистов Сорокина – художественно воссоздаваемое в тексте непредсказуемое и даже агрессивное пространство спальных районов. Москва для него – пространство символическое, наделенное атрибутами вертикали «имперской» власти: Кремль, метро (ср. в «Underground’е»), Дом на набережной («Аварон»), Комсомольская площадь («Дети Розенталя») и т. д. Иное представление о Москве зафиксировано в текстах, и особенно в романах и повестях, Полякова. Действие подавляющего количества произведений писателя происходит в его родном городе, где он провел все свое детство. Отсюда и обилие ностальгических настроений в прозе Полякова, та, по выражению известного социолога З. Баумана, «