У Колесниковых окна слабо освещены, там движутся какие-то фигуры, кто-то в белом на фоне окна. Почему-то мне кажется, что это Леха в белой рубашке. Стоит и задумчиво смотрит на освещенные окна нашего дома. И гадает, какое из них мое…
Я ничего не сказала Борису о своем разговоре с Лехой. Я не хочу из этого делать какую-то тайну, но мы должны встретиться и поговорить. Вдвоем, с глазу на глаз. Просто поговорить о жизни!.. Ведь он человек Оттуда, из нашего с Колей детства… Мы должны встретиться наедине.
…Витька пришел раньше, чем я ожидала. Он был мрачен. На мой вопрос, не повздорил ли он с Зельцем, ничего не ответил. И начал сразу стелить. Но бросил на половине и заперся в ванной. Вода страшно шумела — он открыл оба крана. Потом все стихло — ни звука, ни плеска. Я даже испугалась. Постучала ему.
— Ну что? — сказал он.
— Ты скоро? — спросила я.
— Скоро…
И опять тишина. В детстве он запирался в ванной, обижаясь на нас: не хотел, чтобы мы видели, как он плачет…
Господи, почему нет спокойной жизни?..
Я даже представить себе не могу, что между ними произошло. Смотрю вопросительно на Бориса, но он пожимает плечами… Это все Зельц! Подумаешь, гений! Если он на четвертом курсе, а Витька еще не нашел себя… Зато он был в армии! Он прыгал с парашютом! Он был старшим экипажа. Если бы этот Зельц посмотрел на Витьку, когда он в кителе с голубыми петлицами, при всех значках! А мой дурачок! Не умеет себя подать!..
Витька выходит из ванной, гасит свет в своей проходной комнате и плюхается на тахту. Начало двенадцатого, даже Борис еще не лег.
— Что с тобой? — спрашиваю я. — Ты поссорился с Зельцем?..
Он не отвечает.
— Ну и шут с ним! — говорю я. — Что вам осталось? Вздыхать о прошлом еще рано, а будущего у вашей дружбы нет!.. И в этом не ты виноват, а Зельц! Дружбу не консервируют, она действует каждый день, постоянно… Даже в разлуке, да!.. Отсутствие друга, невозможность увидеться, поговорить — как кислородное голодание!.. Твой гениальный Зельц этого не усек!..
Он лежал, отвернувшись к стене. Казалось, что он внимательно слушает, хотя и укрыт с головой. Я ощутила прилив вдохновения.
— А ваша дружба в консервной банке — ей грош цена!.. Можешь так ему и сказать!.. И если он позвонит опять, твой любимый Зельц…
— При чем тут Зельц?!! — завопил он, отбросив одеяло и повернув ко мне бородатое, детское заплаканное лицо. — При чем тут Зельц?!
Он вопил, как подстреленный. Да, именно как подстреленный молодой зверь. Я испугалась до смерти. И когда он снова брякнулся на тахту, натянув одеяло, я тихонько вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
— Что с ним? — спросил Борис.
— Не знаю…
— Бедная Талочка, — Борис погладил меня по голове. — Не волнуйся! Все будет нормально, увидишь! Это естественная реакция…
— Реакция? На что? — спросила я. Меня вдруг осенило.
— Не делай большие глаза! Я же сказал: завтра ты будешь иметь полный отчет!..
— На что реакция? — повторила я.
У Бориса шкодливый вид. Но я и сама уже все поняла. Звонок Мики: «…У меня все в порядке», реакция Витьки…
— Ведь я же просила тебя! Просила!..
Борис виновато молчит. Я кричу на него шепотом. Чтобы не слышал Витька…
— Я же просила!.. Ни в коем случае без меня!
— Подождем до завтра, — говорит он.
— Никаких завтра, — снова кричу я шепотом. — Сейчас же!..
— Я позвонил Мике, — говорит он. — Я больше не мог! Слышать, как ты плачешь по ночам…
— Позвонил Мике — и что?..
Я почти ненавижу его в эту минуту. И Борис это чувствует. Он перестает меня жалеть.
— И все, — говорит он. — Делу дан законный ход!..
Он смотрит на меня с вызовом.
— Вот и все сведения, мадам, которыми я располагаю на сегодняшний день. А сейчас мы ложимся спать.
Слово «мадам» в обращении ко мне выказывает крайнюю степень его раздражения. Возможно, он недоволен собой. Тем, что поторопился. И поэтому валит все на меня, на мои «слезы по ночам»…
Мы лежим, погасив свет. Как чужие люди, как два человека, оказавшиеся волею судьбы ночью в одном купе… Но мы думаем об одном и том же — о Витьке.
— Не могу понять, как он узнал, — говорит Борис после долгого молчания. — Все так быстро произошло…
