Когда мозги мои прояснились, на часах было 4 утра. Свет горел, а все люди ушли.
Я по-прежнему сидел. Нашел теплое пиво и выпил. Затем лег спать с чувством, знакомым всем пьяницам: что я свалял дурака, ну и черт с ним.
3.
Геморрой меня беспокоил лет 15-20; а помимо него - прободение язвы, плохая печень, чирьи, невроз беспокойства, различные виды умопомешательств, но жизнь продолжалась, и я надеялся только на то, что все не развалится одновременно.
Казалось, что кир почти этого добился. Я чувствовал слабость и у меня кружилась голова, но это обычное дело. Дело было в геморрое. Он ни на что не реагировал:
горячие ванны, мази - ничего не помогало. Внутренности чуть ли не свисали у меня из задницы наподобие собачьего хвоста. Я пошел к врачу. Он просто скользнул по нему взглядом.
- Операция, - сказал он.
- Ладно, - ответил я, - дело только в том, что я трус.
- Я-я, от этоко бутет слошнее.
Вот паршивец фашистский, подумал я.
- Я хочу, штоп фы принимайт этот слапительный фо фторник фечером, а ф 7 утра фставайт, я? и телайт сепе клисма, протолшайт стафит клисма, пока фота не пойтет чистый, я? потом я посмотрет на фас еще рас, ф 10 утра. Ф срету утром.
- Яволь, майн хер, - ответил я.
4.
Дуло клизмы все время выскакивало, вся ванная была мокрой, холодно, у меня болел живот, и я тонул в слизи и дерьме. Вот как наступает конец света - не от атомной бомбы, а в говне говне говне. В том клизменном наборе, что я купил, не было груши, чтобы регулировать поток воды, а пальцы у меня не сгибались, поэтому вода хлестала и внутрь, и наружу полным напором. У меня процедура заняла полтора часа, и к тому времени геморрой принял командование миром на себя. Несколько раз я подумывал о том, чтобы просто все бросить, лечь и умереть. У себя в чулане я обнаружил банку спиртовой настойки скипидара. Очень красивая красно-зеленая банка. "ОСТРОЖНО!" - гласила она, - "при попадании внутрь опасен или смертелен."
Я действительно был трусом: банку я поставил на место.
5.
Врач положил меня на стол.
- Теперь расслапьте фаш спина, я? расслапьте, расслапьте....
Неожиданно мне в задницу он всадил какую-то клинообразную коробку и стал разматывать свою змею, которая вползала мне в кишки, ища преграды, рака ища.
- Ха! Тепер немноко больн, найн? Тышите клупше, как сопака, ну, хахахахахаааа!
- Еб твою мать, ублюдок!
- Што?
- Блядь, блядь, блядь! Говночист! Ты, свинья, садюга... Ты Жанну на костре сжег, ты гвозди в ладони Христу забивал, ты голосовал за войну, ты голосовал за Голдуотера, ты голосовал за Никсона... Срать твою мать! Что ты со мной ДЕЛАЕШЬ?
- Скоро фсе сакончится. Фы хорошо переносийт осмотр. Скоро фы станет дас пациент.
Он вкатал змею обратно, и тут я увидел, как он всматривается во что-то вроде перископа. В мою окровавленную жопу он воткнул клочок марли, я встал и оделся.
- А что вы мне оперировать будете?
Он понял, что я имею в виду.
- Только кеморрой.
Выходя, я заглянул под юбку медсестре. Та мило улыбнулась.
6.
В приемном покое больницы маленькая девчушка рассматривала наши серые лица, наши белые лица, наши желтые лица...
- Все умирают! - провозгласила она. Никто ей не ответил. Я перевернул страницу старого номера Тайма.
После процедуры заполнения бумаг... анализа мочи... крови меня провели в палату на четыре койки на восьмом этаже. Когда встал вопрос о вероисповедании, я ответил:
- Католик, - в основном, чтобы уберечься от взглядов и вопросов, обычно следующих за объявлением отсутствия вероисповедания. Я устал от всяких споров и волокиты. Больница была католической - может, меня обслужат лучше или получу папское благословение.
Заперли меня, значит, с тремя остальными. Меня - отшельника, одиночку, игрока, повесу, идиота. Все кончено. Любимое мое одиночество, холодильник, полный пива, сигары на комоде, номера телефонов большеногих, большезадых теток.
Там лежал один с желтым лицом. Чем-то походил на большую жирную птицу, обмакнутую в мочу и высушенную на солнце. Он все время давил на кнопку своего звонка. Голос у него был нудный, плаксивый, мяукающий.
