Мысль о том, что, оказывается, женщина тоже может испытывать радость от любовной игры, и что не все мужчины одинаковы, приводила меня в полное замешательство.
Я оказалась той женщиной, перед которой Олоферн не смог устоять. Тем легче мне будет осуществить свой замысел. Так оправдывалась я перед собой за совершенное грехопадение.
Как прекрасно было после всего происшедшего молча лежать рядом с мужчиной, чья нежность заставляла забыть о его наготе и позволяла не стыдиться своего тела.
В голове у меня мелькнула богохульная мысль, что до этой ночи я не была полноценной женщиной. Ведь только теперь я открыла, что и мужчина, и женщина могут возбуждать страсть друг в друге, доставляя друг другу невиданное удовольствие.
Тем временем Олоферн вновь стал прикасаться губами к моему телу, и я отвечала ему со всей нежностью, на которую только была способна.
Я встречала его с радостью существа, выбравшегося из мрачной пещеры на яркий солнечный свет и отдающегося разрушительным, но таким желанным лучам.
Я открыла в себе нечто такое, чего раньше за собой не знала.
И я предалась греху, подыскивая тысячу убедительнейших объяснений своей слабости.
В ту ночь страсти мы научились бесконечно воспламенять друг друга.
Лишь на рассвете, утомленные соприкосновениями наших тел, мы погрузились в одуряющий сон.
Бог мне свидетель, в те мгновения у меня просто не хватило бы сил поднять меч Олоферна, лежавший на полу возле нашей постели. Я была обессилена до предела.
Перед рассветом я вернулась в свой шатер. Меня встретила Шуа. Вид у нее был измученный: наверно она провела бессонную ночь.
— Ты убила его?
— Нет.
— Почему?
— Не смогла.
— Вами любовные вздохи были слышны даже мне. Я думала, что он, опьяненный страстью, утратит всякую осторожность, и ты легко осуществишь свою месть.
— Я не решилась. Он все время держал меч при себе. Он вообще глаз не сомкнул.
Шуа смерила меня подозрительным взглядом:
— А ведь слышны были не только его стоны, но и твои. Так ты страдала или наслаждалась, госпожа моя?
В ее голосе послышалась плохо скрытая ревность.
Только тогда мне самой стало ясно, что произошло в шатре Олоферна.
Я опустила глаза.
Не было сил ни солгать, ни сказать правду.
Мое молчание было столь красноречивым, что служанка укорила меня, как родители укоряют маленьких детей:
— Не забывай, для чего мы сюда пришли.
— Не забуду.
— Сегодня ночью ты должна его убить.
— Сегодня ночью он будет мертв.
И снова мы отправились на утреннюю прогулку к передовым постам лагеря.
Снова исполнили свой обряд презрения к оставшимся в Ветилуе.
Солдаты смотрели на нас, уже не удивляясь нашему поведению.
С их точки зрения, мы представляли интерес только как две женщины, оказавшиеся в этом мире мужчин.
Но для меня все происходившее теперь приобрело новую окраску и вкус.
Даже воздух стал другим после ночи, в которой мое тело сливалось с его телом.
Кровь в моих жилах струилась совсем по-иному.
Да, я была уже не та, что прежде.
Приобретенный опыт превратил меня в другую, новую женщину.
Я была совершенно сбита с толку.
Невозможно высказать, насколько я была возбуждена и вместе с тем непривычно спокойна.
Я вдохнула глоток свободы, находясь в плену.
Я стала лучше понимать себя самое.
Правда, я не была уверена, нравится ли мне то, что скрывалось в глубинах моего существа.
Но как бы то ни было, в то утро, взволнованная тем, что произошло между мною и Олоферном, я осознавала, что так было нужно, что только теперь моя жизнь обрела необходимую полноту.
В час обеда Олоферн прислал к нам своих слуг с блюдами, полными еды.
Мне сказали, что он отправился осматривать восточную часть своего лагеря и не будет обедать в своем шатре.
Во время обеда со служанкой, проходившего в полном молчании, я ужаснулась мысли о том, что гораздо охотнее поела бы с Олоферном в его шатре.
После всего, что случилось, мне так хотелось взглянуть ему в глаза и увидеть в них свое отражение при свете дня.
Шуа весь день была в тревоге. Она вздрагивала при каждом шорохе, доносившемся до нашего шатра.
Я спросила:
— Что с тобой?
— Скорее бы уйти из этого проклятого места.
