– Аль-Мааниу, Удерживающий.
И тут же схватился окровавленными руками за горло – петля гейса стала затягиваться, перехватывая дыхание.
Откашлявшись, Тарег упрямо уставился на ненавистные буквы:
– Значит, вы меня взяли – и держите. Что ж, посмотрим, что у вас получится…
Прошептав свой вызов, нерегиль закашлялся снова – но теперь он был спокоен. Завтра его замысел осуществится в своей полноте. И этому уже ничто не сможет помешать.
Куртуба, площадь перед Пятничной масджид,
утро следующего дня
На ступенях, ведущих к Голубиным воротам масджид, подсыхали грязно-бурые разводы. На площади, на неровном, то и дело вспухающем горбами булыжнике лужам было привольнее растекаться между камнями. Над подкрашенной кровью водой густо жужжали мухи.
Аммар стоял у одной из таких впадин с буро-красной жижей и не решался ни перешагнуть ее, ни обойти. Наверное, он все еще не мог поверить тому, что видели его глаза.
Потеки подсохшей крови выползали из-под захлопнутых дверей масджид, змеились вниз по ступеням – до самых серых камней площади. Изнутри здания не доносилось ни звука. Оскверненные врата с выбитым глазом разбитой печати казались дверями в могильный склеп. Впрочем, они ими и являлись.
Когда вечером прошедшего дня в лагерь под Бенисалемом примчались пятеро людей – в разодранных халатах, с перекошенными бледными лицами, – Аммар сначала не поверил их сбивчивым горячечным речам. Посланцы прискакали из самой Куртубы, чтобы упасть в ноги эмиру верующих и закричать, разрывая рубахи:
– О повелитель! Прости наше неразумие! Прими нас под свою священную руку халифа и предстоятеля аш-Шарийа перед Всевышним! Посылающий испытания покарал нас тяжкими бедствиями!
Аммар не знал, что и подумать, но верить их несвязным воплям не спешил. Властью халифа он призвал перепуганных подданных к спокойствию и приказал:
– Говорите по порядку, о посланцы мятежного города мятежного рода!
И тогда его потрясенному слуху воистину открылась бездна ужаса.
Два десятка сумеречников во главе с Тариком устроили на площади правосудия резню. Точнее, на площади людей изничтожали бабы-вампирки, а Тарик с десятком отродий иблиса мужского пола устроил подлинное избиение душ во дворце под Факельной башней. Рассказывали, что на страшном помосте, на площади и во дворцовых двориках и коридорах остались лежать сотни людей.
Историям про сотни трупов Аммар не поверил – у страха глаза велики. Но тут перепуганные посланцы Куртубы поведали о том, что произошло в масджид.
Неверные твари не удовлетворились потоками крови, пролитыми на площади и во дворце. Попущением разгневанного Судии, Убивающего и Смиряющего нечестивых, они взломали печати Али над дверями, ворвались в масджид и перебили тех, кто искал в ней убежища от их ярости. К четвертому призыву муаззина внутри стен дома молитвы не осталось в живых ни одного человека.
Затем порождения ада открыли двери в женский зал масджид и приказали матерям семейств и юным девушкам носить воду из Кипарисового двора – там в колодцах, фонтанах и прудах брали воду для омовений. Трупы нечисть свалила в старом зале масджид, а главный зал и галереи сумеречники приказали отмыть от крови. Рыдая и поливая из предназначенных для омовения кувшинов оскверненные плиты, женщины принялись исполнять приказы отродий. Рассказывали, что сумеречники срывали с ашшариток покрывала, издеваясь и подгоняя их с работой – подтирай, мол, живее за своими братцами и дядьями.
К вечеру к запертым воротам масджид пришли дрожащие от страха родственники погибших. Они стали умолять неверных собак выдать тела убитых отцов, братьев и сыновей – обычаи аш-Шарийа предписывали предавать тела земле до заката. Из-за широких деревянных ворот с медными заклепками весь день слышались стоны и рыдания женщин и злые окрики сумеречников. И лилась, лилась на ступени замешанная на крови вода, растекалась по площади. Пришедшие за телами родичей люди стояли на коленях в страшных лужах и окунали в них полы одежд, умоляя нечисть сжалиться и выдать им покойников для достойного погребения.
Тогда двери масджид распахнулись, и в свете факелов и ламп на пороге явился
